Груня.
Намъ родителей своихъ судить не приходится. А про маменьку вы напрасно такъ думаете. Онѣ даже, можно сказать, очень добрыя. Другія мачихи и не такія еще бываютъ. Меня онѣ даже словомъ никогда не обижаютъ.
Марья Ивановна.
Потому что ты льстишь, да поддѣлываешься къ ней.
Груня.
А какъ же быть!.. Конечно, мы имъ угождать должны. Хорошо вамъ, сестрица, супротивъ нихъ идти. Васъ онѣ не тронутъ, а надъ нами ихъ власть: надо мной, да надъ Клавдинькой, да надъ Мотей, даромъ что вы -- ихъ вѣчная заступница, (съ нѣкоторымъ злорадствомъ) Вотъ еще сегодня какъ Мотю за вихры оттаскали....
Марья Ивановна (вздрогнувъ, про себя).
Что за безобразіе!... (Грунѣ) За что еще?
Груня.
Самъ виноватъ. Посадили его Гришу качать, а онъ взялъ да ушелъ, ребенка одного бросилъ, а тотъ реветъ. Такой озорникъ этотъ Мотька, право. (Помолчавъ) А я къ вамъ съ просьбой, сестрица.
Марья Ивановна.
Съ какой?
Груня.
Одолжите мнѣ поясъ вашъ голубой, ужо вечеромъ надѣть, какъ танцовать будемъ. (Подходя, конфиденціально) Намедни Викторъ Николаичъ говорилъ, что голубой цвѣтъ ко мнѣ ужасно какъ идетъ.
Марья Ивановна.
Поясъ возьми, хоть совсѣмъ. А кто это Викторъ Николаичъ?... Ягодкинъ, что ли?
Груня.
Онъ самый. Какъ это вы до сихъ поръ не знали, что ихъ такъ зовутъ! А за поясъ я вамъ такъ благодарна, душечка!... Лента у меня въ сѣткѣ голубая есть. Чудесно будетъ! Викторъ Николаичъ мнѣ непремѣнно опять все комплименты говорить будетъ.
Марья Ивановна.
И это тебѣ пріятно?
Груня.
Еще бы! Онъ у насъ первымъ кавалеромъ считается. Городскія всѣ барышни безъ ума въ него влюблены.
Марья Ивановна.
Нашли въ кого!...
Груня (обидчиво).
Вы такъ говорите, сестрица, потому что себя очень высоко. понимаете, а всѣхъ другихъ очень низко. Конечно, вы, можетъ быть, и лучше господъ видали, а для насъ и такіе хороши. Не здѣшнимъ купцамъ, да приказнымъ чета; одно слово -- офицеръ, благородный. (Одушевляясь) Ахъ, какъ онъ это намедни у Журкиныхъ на фортепьянахъ игралъ, да пѣлъ: "Что такъ жадно глядишь на дорогу", а тамъ еще: "Скажите ей",-- такъ просто очарованіе какое-то выходило. Слушаешь, слушаешь, да такъ вотъ и влюбишься!
Марія Ивановна.
И ты влюбилась?
Груня (со вздохомъ).
Можетъ, и влюбилась. (Помолчавъ) Какъ это вы думаете, сестрица, если онъ посватается теперь ко мнѣ, вѣдь тятенька не отдадутъ за него?
Марья Ивановна.
А ты сама пошла бы?
Груня.
Какъ не пойти! Такой онъ душка, красавецъ, военный (Вздыхаетъ.) Только тятенька не отдадутъ-съ.. Они меня все за купца прочатъ. И чуетъ мое сердце, что за Трошку за Пазухина. А я на такого-то и смотрѣть не хочу! Что изъ того, что отецъ его первый богачъ въ уѣздѣ? На что и деньги при ихней необразованности?...
Марья Ивановна.
Ну, въ этомъ Ягодкинъ недалеко отъ нихъ ушелъ.
Груня (обидясь).
Это вы на зло мнѣ говорите, сестрица.
Марья Ивановна.
Не на зло, а потому что я тебѣ добра хочу. Послушайся меня. Груня, выкинь ты изъ головы весь этотъ вздоръ...
Груня.
О чемъ же мнѣ думать? Я теперь какъ есть невѣста; извѣстно, въ мои годы всѣ о женихахъ думаютъ. Только я съ вами по душѣ говорю, потому какъ мы все-таки сестры родныя....
Марья Ивановна.
Еслибы ты всегда была со мной откровенна, лучше было бы. Но съ нѣкоторыхъ поръ я замѣчаю, что ты какъ будто даже враждебно настроена противъ меня; я потеряла всякое вліяніе надъ тобой, ты меня не слушаешь, не вѣришь мнѣ. Знаю я, что мачиха въ этомъ виновата....
Груня.
Ахъ, нѣтъ, сестрица! Вы это по ненависти къ нимъ говорите.
Марья Ивановна.
Къ сожалѣнію, все это правда. А между тѣмъ я знаю, что тебѣ нужны мои совѣты, моя поддержка, мой присмотръ. Прежде ты бы повѣрила мнѣ, когда бы я тебѣ сказала, что какой нибудь Ягодкинъ -- самый пустой, ничтожный человѣкъ; что онъ ухаживаетъ за тобой, какъ и за всѣми, кто побогаче изъ здѣшнихъ невѣстъ, и что еще счастье твое, что отецъ не отдаетъ тебя за него.
Груня.
Нѣтъ, ужь какое это счастье!... Видно, вы никогда не бывали влюблены, сестрица, когда вы такъ говорить можете.