Симмонс поднял глаза, намереваясь встать, и замер, взгляд его впился в стенку у двери.
— Как странно!
— Что такое?
— Слушайте, я и не заметил этих фотографий, а ведь я здесь уже давно.
— И что в них особенного?
— Ничего. Просто я тут так долго, а только сейчас увидел. Странно, а?
— Подумаешь!
— На верхнем снимке ваша жена?
— Да.
— Разведены?
— Нет.
Симмонс не стал уточнять.
— А на другой — вы и Кембл?
— Да.
— Странно.
— Да что это вы заладили «странно да странно»? Что тут странного?
— Ничего… Девушка сидела в этом кресле? Перед тем как удрать?
— Да. А кресло тут при чем?
— Спокойной ночи, Брэкетт, — произнес Симмонс вместо ответа и вышел из комнаты. Брэкетт застыл у кресла, но смотрел он не на открытую дверь, а на фотографии.
Заснуть ему удалось только через два часа, и то со снотворным. Очнулся он в холодном поту — вещественный след его сновидений. На ночном столике клочок бумаги, на нем нацарапано одно слово: «Почему?»
Брэкетт оделся в тот же костюм, что и накануне. Он не побрился, отказываясь от заведенного ритуала. Заперев дверь, он вышел на сумеречный свет утра. Воскресенье. Либермана он избегал, не хотелось пустых разговоров. Хотелось одного: взять такси и съездить за своей машиной. А потом — в «Осенние поляны».
Тринадцатая
Под фиговым деревом устроились четверо. Дерево взирало на всех надменно, будто давным-давно поняло, что окружающий пейзаж не Эдем, только подделывается под него. По тропинке, обсаженной кустарником, Брэкетт подошел к сидящим — они играли в карты.
В лечебницу Брэкетт не торопился, нарочно медлил, тянул время, выбрал дорогу подлиннее.
Странно (даже неестественно) ехать к Кемблу в воскресенье. Как и в какой-либо другой день, кроме субботы. Притормозив у аптеки, Брэкетт купил комиксы: не приезжать же с пустыми руками. Взял и газету, прочитал об убийстве Лумиса. Ничего нового. Так, мелкие подробности. Многое в газету не попало. Про Симмонса ни слова. О Мэри Малевски, как о жертве убийства, тоже ничего. Всего несколько строчек, не связанных с Лумисом, — катастрофа на мосту; заметка терялась в гуще других. Симмонс, явно по своим соображениям, напустил туману, преподнес первоначальную версию: полиция считает аварию несчастным случаем.
Тасуя карты, старик в клетчатой куртке взглянул на Брэкетта.
— Имеются деньжата — подсаживайтесь.
— Нет, спасибо. Я приятеля ищу. Гарри Кембла.
— Кембла?
— Верно.
— Что-то его сегодня не видно. Взгляните, может, у себя в комнате?
— Нет, там его нет.
Теперь на Брэкетта со слабым любопытством смотрели все четверо. Им было уже за шестьдесят, но их это явно не трогало. Не тревожило, судя по ставкам на столе, и будущее. Словно пожилые римские сенаторы, доживали они жизнь, тупо безразличные ко всему, что выходило за узкий круг их бытия.
— Его может и не быть, — вступил второй, — ведь сегодня воскресенье.
— Ну и что? — удивился Брэкетт.
— А вы правда его друг?
— Да. Я же сказал.
— Тогда должны бы знать. По воскресеньям Гарри надо искать вон там. — Он ткнул на здание, стоящее поодаль в тени кипарисов.
— А что это?
— Это, — объяснил первый, прикрыв карты ладонями, — церковь.
По архитектуре здание походило скорее на трехъярусный цирк, нежели на церковь. Оказалось, церковь вмещает чуть ли не десять вероисповеданий: от чопорной американской тайной секты до римского католичества. В разные святые дни на разных этажах в ней служили равви, священник и проповедник, празднуя дни самых именитых святых: базар для агностиков и новичков, которым позволялось свободно бродить из зала в зал, прицениваясь к ритуалам, прикидывая преимущества верований или отвергая их. Все здесь было напоказ, кричаще и безвкусно.
Брэкетту атмосфера показалась гнетущей. Церковь напомнила ему городской банк, там тоже все было чересчур пышно, чопорно и загадочно, вселяло чувство, что кредитоспособность даже самого богатого клиента под сомнением. Пожалуй, такие чувства уместны и в церкви, но Брэкетт был не в настроении забавляться пикантными аналогиями. Он искал Кембла, а не спасения души. Искать же Кембла в церкви — занятие само по себе достаточно пикантное. Они так давно знакомы, а Брэкетт и не подозревал, что Гарри — верующий. Даже в моменты кризиса не замечал, чтобы тот обращался к религии. Вскоре он разыскал Кембла, и не в синагоге, а в самом большом зале — католическом. Тот стоял на коленях у пустой скамейки. Кембл молился. А может, дремал?
По боковому проходу, невольно ступая на цыпочках. Брэкетт подошел к Кемблу, смущенно оглянулся и, пробравшись между рядами, встал рядом.
— Гарри? — шепнул он.
Партнер не шелохнулся. Из ризницы появился священник, поймал взгляд Брэкетта и кивнул, как бы приглашая в убежище. Брэкетт поймал себя на том, что кивает в ответ, и поскорее отвел глаза.
— Гарри! — громче шепнул он, опускаясь на колени. Обнаружив, что держит в руках комиксы, он попытался пристроить книжки на подставку для молитвенников, но комиксы шумно посыпались на пол. Когда Брэкетт поднялся, чтобы подобрать их, Кембл обернулся.
— Уолтер? Как ты тут оказался?
— Пришел к тебе.
— Навестить? Какой ты добрый.
Брэкетт коротко улыбнулся и уставился на комиксы в руках.
— Вот, принес. — Брэкетту остро захотелось оказаться где-нибудь подальше от этого места.
— Комиксы принес? Поэтому и пришел?
Кембл смотрел на Брэкетта в упор, точно стараясь проникнуть в его тайные помыслы. Брэкетт хорошо знал этот взгляд. Сколько раз он наблюдал, как под взглядом Кембла задиристость вилявших свидетелей оборачивалась заиканием, а здоровенные парни моргали и с готовностью выкладывали все.
— Ну не совсем, Гарри…
Кембл ел Брэкетта глазами, сторожа малейшее его движение. Чтобы хоть как-то перебить напряжение, Брэкетт произнес, обводя рукой зал:
— Знаешь, Гарри, а я всегда думал, что ты еврей.
— Здесь спокойнее.
— О! А они не возражают? Я про…
— Уолтер, в моем возрасте не мешает обзавестись лишней религией. Про запас.
Брэкетт смущенно улыбнулся.
— Чего ж ты хочешь?
— Может, еще где поговорим? Неудобно шептаться…
— Что-то тебя грызет… Правда? Связано с делом, которое ты расследуешь? Твой клиент?
— В общем, да.
— Всегда рад тебе служить.
— Гарри, мне обязательно надо с тобой поговорить…
— Тише, начинается месса.
Брэкетт досадливо взглянул на Кембла и медленно опустился на скамейку. Священник у алтаря листал молитвенник.
— Гарри, — не вытерпел Брэкетт, — ну пойдем, в саду поговорим.
— Здесь лучше всего сбросить груз забот и тревог.
Вздохнув, Брэкетт уставился перед собой. В соседнем зале зажгли свечу. У колонны торговали новейшей энциклопедией: 50 центов штука.
— О Дороти думаешь? — шепотом осведомился Кембл.
— Нет.
— Твоя жена на моей совести.
— Брось, Гарри. Все забыто. Договорились же.
Мужчина, стоящий перед ними, посмотрел на них и отвернулся, шея у него покраснела. Брэкетт не обратил на него внимания.
— Врач сказал…
— Ты говорил с врачом?
— Да. Только что. Я же беспокоюсь о тебе. О твоем здоровье. Он сказал, что ты в отличной форме. Первый сорт.
— Так и сказал?
— Да. Слушай, Гарри, давай выйдем? Трудно без конца шептать.
— Поздно, Уолтер.
И правда, зазвонил колокол, прихожане преклонили колени. Брэкетт тоже опустился на колени и придвинулся ближе к Кемблу.
— И еще — он очень доволен, что ты снова можешь водить машину.
— Кто доволен?
— Врач.
— Незачем было выбалтывать. — Кембл чуть отодвинулся.