Он еще раз мысленно представил бутылку вина «Улыбка» и надеялся, что на бутылку клюнет какое-нибудь воспоминание, как на наживку. Но ничего больше не клюнуло.
А не смог Патроныч вспомнить вот какую историю. Дело было так. Начиналось все романтично как у Пушкина: Тиха украинская ночь. Прозрачен воздух. Звезды блещут. А дальше все пошло не по классику. Луна не сияла. Замка гетмановского не было, а был санаторий. Но и его не было видно, потому что молодой младший лейтенант Антон Мотыль с Зоей Степановной Пункт, 23 лет от роду, медсестрой санатория имени Григория Котовского, ушли далеко по берегу Черного моря. Сначала им встречались шумные компании, потом воркующие пары, а дальше из окрестных кустов вылезали лишь смущенные одиночки, с выражением облегчения на лице. Настроение было самое романтичное. И чем темнее становилось, тем – романтичнее и романтичнее. Младший лейтенант, приобняв медсестру, читал бессмертные стихи: «Я вас любил. Пойдемте ж в поле…» Рука Антона осторожно, как разведчик, кралась к попе спутницы. Вдруг Зоя повернулась и с хитрой улыбкой сделала Антону предложение:
– А давай те, Антон, искупаемся! – затем понизила голос, – нагишом.
– Как… как-это? – начал заикаться Антон, потому что дыхание перехватило.
– Го-лы-ми. Голыми, – зашептала заговорщицки Зоя, и расстегнула пуговицу на платье.
– Нас никто не увидит, – и расстегнула вторую. Волнение охватило Антона, в штанах стало тесно. Он не мог оторвать глаз от дразняшего, еле различимого девичьего бедра.
–Д-давай-т-те, -не смея поверить своему счастью, согласился Антон. Когда рубашка и платье упали на песок, возникла нерешительная пауза.
– Ну, что же вы? Не бойтесь, – еще волнительней зашептала соблазнительница. Но он Антон чего-то боялся и оглядывался.
– Хорошо, я – первая. И к платью полетела верхняя часть купальника. Антону стало стыдно собственной трусости, и он начал стаскивать брюки. Брюки не стаскивались. Он отвернулся и рывком стянул их.
– Теперь твоя очередь, – зашептал дрожащий от возбуждения нудист-новичок. Зоя не колебалась, повернулась голой спиной к Антону. Трусы поехали вниз, девушка при этом изящно нагнулась. Антон почувствовал, что любит Зою.
Ничего из этого эротического прошлого не помнил Патроныч, но проходя мимо магазина нижнего белья, испытал смутное беспокойство. Там стояли голые манекены, а какой-то тип смазливой наружности бесстыдно разглядывал тонкие дамские трусы. Патроныч брезгливо отвел глаза.
Мелькая в темноте незагорелой попой, Зоя, то охая на камнях, то хихикая, заспешила к морю. Через пару метров ночь спрятала от Антона его смутный объект желания. Послышался всплеск и голос: «Ну, идите же сюда. Море – теплынь». Антон отпил из прихваченной початой бутылки вина, решительно снял трусы и побежал навстречу разврату. Бежать по камням было неудобно, но боль не остановила младшего лейтенанта. Невидимая Зоя призывно плескалась в глубине теплых волн. Размахивая руками и головой в стиле любительский кроль, возбужденный милиционер поплыл, ориентируясь на шум. Зоя услышала погоню, засмеялась и пустилась на утек: – Догоняй, кавалер!
«Догоню», – подумал Антон и замахал руками в два раза быстрее. Не догнал. Смех Зои все так же раздавался с какого-то безопасного для ее девичей чести расстояния.
– Сдавайся, – крикнул Антон, запыхавшись, – все равно догоню. От лейтенанта Мотыля еще никто не уходил, – добавил себе звания для значительности все еще младший лейтенант.
Погоня продолжилась. Всплески Зои приближались, смех утих. Скоро Антон услышал ее дыхание. – За неподчинение представителю закона следует суровое наказание, – пошутил, сплевывая соленую воду влюбленный преследователь. Зоя молчала, затем резко вздохнула и исчезла под водой, обдав Антона брызгами. – Ах, ты, щучья дочь! – растерялся Антон. Через несколько секунд щучья дочь вынырнула и начала его дразнить:
– Ну, что же ты? Плыви сюда. Я тебя жду, скучаю.
Антон молча рванул в ее сторону, как пограничный катер «Стремительный» в погоне за нарушителем советской границы из фильма «Рассекая волны». Но Зоя снова ушла под воду прямо перед носом, как диверсантская подводная лодка. Так повторилось еще раза три, пока Антон не понял, что над ним издеваются.