Надежда Сергеевна повернулась спиной к окну так, что не стало видно лица против света, неудобно умостилась на узком подоконнике.
- Не повезло пацанам, не то, что тебе. - Иван Борисович, словно подстёгнутый, рывком оторвался от стены, пересел на освободившийся стул у стола, упёрся в неё недобрым взглядом когда-то весёлых голубых глаз. – Тебя отец пристроил на тёплое местечко. – Она умела и любила ударить под дых, с удовольствием наблюдая за корчившейся жертвой, тем более, что этому приспособленцу крыть было нечем. – Ты меня тогда с первого взгляда зацепил, да так, что разума и воли лишилась, словно оглоушил да и взял тёпленькую, несмотря на возражения отца.
- Никто тебя не брал, - пытался отбояриться от незаслуженной зацепки наглый соблазнитель, - ты сама на мне повисла, да так, что и не оторвать.
- А хотелось? – живо и ехидно поинтересовалась прилипала. – Что ж не оторвался? Не светило свалить на Тамбовщину или на Дальний Восток? – Она тихо и злорадно рассмеялась, словно ведьма с тёмным лицом и тускло светящимися глазами. – Жила оказалась тонка? – и, оборвав смешок: - И чего я, дура, в тебя втюрилась?
Теперь ехидно и злорадно рассмеялся он.
- Тебя, с твоей «тонкой натурой», - чуть помолчал, обозначая кавычки, - свойственны экстравагантные поступки.
Надежда Сергеевна отошла от неудобного подоконника, уселась без разрешения на чужую кровать, плотно сжав колени.
- А ведь отец тебя сразу раскусил, предупреждал, что из тебя ничего толкового не выйдет. Как он ни старался, теляти так и не выросло в быка!
Взрослый телёнок растянул рот в довольной улыбке.
- Что ж делать, если мы оказались из разных пород, - помолчал и, не удержавшись, зло добавил: - Папаша твой, однако же, тоже не преуспел.
- Ему не дали! – встала на защиту родителя верная дочь. – Подставили, мерзавцы! – Тесть, разочарованный в зяте, сам был не промах, отличался редкой предприимчивостью, беззастенчиво по-крупному отстёгивая от сделок, которые курировал в должности вице-мэра, пока не нарвался на такую же акулу, которая и предала благодетеля, не поделив с ним левые доходы. К тому же, у большого начальника, вершащего судьбы многих масленых дельцов в городе, нашлось вдруг немало врагов, с садистским удовлетворением зарешётивших благодетеля, глупо подставившегося на одной из внушительных взяток. До суда дело, правда, не дошло, поскольку «честный» вице-взяточник, ослабленный внутрикорпоративной подковёрной борьбой без правил, подхватил в СИЗО туберкулёз и скоропостижно отдал душу дьяволу, оставив после себя громадные долги, по которым безутешные молодые расплачивались не один год. А где же взятки гладки? Они исчезли вместе с любовницей, укатившей на подаренном «Мерседесе» в неизвестном направлении, даже не проводившей в последний путь щедрого мецената. Не было на похоронах ни салюта, ни речей, и вообще никого не было, кроме близких родственников, не проронивших ни одной скорбной слезинки. Даже верная жена бросила ком земли с сухими глазами, а познакомившись здесь же с Борисом Григорьевичем, быстро вышла за него замуж и быстро ожила, чего отцовская дочь до сих пор простить ей не смогла. Иван же Борисович, оказавшийся ржавым звеном в цепочке вице-мэровских прихлебателей, был изгнан из хлебного со сливочным маслом земельного отдела и спихнут в архитектурную мастерскую, подходящую ему и по духу, и по строительной специальности, где он и занялся рутинным проектированием безликих спальных девятиэтажек да осуществлял поверхностный архитектурный надзор над беззаконными действиями хапуг, впрочем, без всяких для них последствий. – Без его протекции ты так и застрял в захудалых архитекторишках, кропающих многоэтажные бараки. – Надежда Сергеевна скривила губы в презрительной усмешке.
- У тебя устаревшие сведения, - с явным сарказмом подправил любимую супругу нисколько не огорчившийся муж, - я давно уже ведущий, - не стал уточнять, как «давно», - и проектирую не только дома, но и целые микрорайоны, - и поморщился, вспомнив о последних провалах.
- Да ну? – удивилась Надежда Сергеевна. – Когда же это тебя так подбросило? И почему не похвастался?
- Я говорил, - в голосе подброшенного прозвучала обида, - но ты же слышишь только себя. Сама-то всё ещё экономишь муку на макаронной фабрике? – нанёс ответный укол.
Она, не обидевшись, рассмеялась.
- Да и ты обо мне знаешь не больше. Я тоже давно главным экономистом в большой международной торговой фирме. Сейчас заканчиваю бизнес-план, по которому мы накормим фирменными мясными полуфабрикатами европейского производства всю Западную Сибирь с Уралом.
- Ого! – соизволил удивиться в свою очередь ущемлённый ведущий архитектор. – Далеко пойдёшь, если не остановят.
Надежда Сергеевна с подозрением взглянула на него: «Неужто знает о мясной афёре?» Но лицо пока ещё мужа было непроницаемо приветливым.
- Слушай, а ты любил когда-нибудь меня? – спросила с неподдельным интересом, пристально вглядываясь по-новому в давно знакомое лицо.
Он даже опешил от неуместного вопроса, откинулся назад и слегка замешкался, стараясь подобрать нужный нейтральный ответ, а ещё лучше бы увильнуть от него.
- Я уже и забыл, что это такое, - начал осторожно, не глядя на неё. – Наверное, что-то было, сейчас и не вспомнить, - порадовал застывшую в ожидании любимую женщину. – Она ведь как болезнь, как горячка: вспыхнет, охватит и быстро уйдёт, всё равно, что неуёмная животная страсть, природный инстинкт, в современном цивилизованном обществе и говорить-то о ней не принято, - он явно ёрничал, избегая конкретного ответа на конкретный вопрос, и она это знала, и это было ответом. – Сейчас объединяются больше для удобства спаривания, а потом уже начинают выяснять, что ещё нужно от партнёра.
- Долго же мы выясняли, - брезгливо отметила партнёрша. – Выяснил, наконец, что тебе от меня надо?
Иван Борисович встал, медленно прошёлся от двери до окна и обратно, остановился там, словно собираясь уйти, замер в недолгом раздумьи.
- Пожалуй, немного теплоты и внимания. Хочется, чтобы дома меня встречала обыкновенная, сочувствующая, улыбчивая женщина, а не главный экономист.
- И не ведущий архитектор, - вставила Надежда Сергеевна. – Ты прав: мы оба слишком упёрлись в работу и забыли друг о друге. За день, да ещё допоздна, так вымотаешься, что дома нет ни до чего и ни до кого дела. Ты - дома, а мысли – там. А куда денешься? Вспомни: сначала надо было вкалывать на двух работах, оплачивая долги, потом, чтобы более-менее благоустроиться, а дальше – по инерции. Ты прав, - она горько усмехнулась. – Дошло до того, что потерять работу, не преуспеть, стало страшнее, чем потерять близких и знакомых. Она, как наркотик, заменила всё и даже секс. Сам, небось, знаешь, какой чувственный эмоциональный подъём испытываешь при любом успехе, не сравнить ни с какой близостью. Это работа, а не любовь стала для нас болезнью. Но что делать? Перестать горбатиться – страшно! Ты – мужчина, ты – глава семьи, ты обязан был снять обоих с трудовой иглы, меня – во всяком случае. Вместо этого ты вечно лежишь на диване, отгородившись от всех и всего газетой. Я не чувствую себя защищённой, я не уверена не только в послезавтрашнем, но и в завтрашнем дне. Что делать?
Иван Борисович сел перед нею на стул.
- Я уже принял твёрдое решение, - но рассказать о нём ему помешали настойчивые призывы Вуги на обед.
------
Воскресный обед проходил в гнетущей, напряжённой обстановке, не соответствующей большому блюду паривших пельменей, окружённому чашками со сметаной, майонезом, горчицей, маслом, хреном и ещё какими-то изобретениями хозяйственной Варвары Гавриловны. Дочь положила себе на тарелку всего с десяток, старательно вымазывала в горчице и медленно жевала, не ощущая горечи и глядя поверх голов присутствующих, давая тем самым знать, что за семейным столом её нет. В отличие от супруги Иван Борисович, не постеснявшись, наложил себе целую горку и использовал в качестве смазки любимый «Провансаль». Он тоже ни на кого не глядел, опустив глаза в тарелку, показывая в свою очередь, что виноват без вины. Сашок, как всегда, ел торопясь, стараясь побольше измазать сметаной, и иногда в спешке, не успевая прожевать, заглатывал пельменину целиком, благо они были небольшого размера. А хозяйка-искусница больше паслась в тарелке мужа, который предпочитал горяченькие и с хреновым соусом. Только и слышалось негромкое: «Тебе добавить? Ещё хрена? Вытри усы, а то накапаешь на штаны. Я тебе положу из-под низа, хорошо?» А сама еле успевала отправить в рот пару штук, да и то без приправы. Глядя на бесстыжую услужливость матери, Надежда Сергеевна злилась, думая, что сама она никогда не была и не будет прислугой в доме, искоса посмотрела на соседа: «Пусть козёл пасётся сам!» Пыталась вспомнить, но так и не смогла, когда в последний раз вплотную занималась кухней, стиркой, уборкой – всё мать. А та ничего – постоянно весела и бодра, даже морщины разгладились, как будто молодеет, а при отце была старуха старухой, пришибленной и увядающей.