Когда землепроходцы встречали совершенно незнакомый народ — скажем, европейцы в Америке, — два человеческих племени быстро нащупывали способ взаимопонимания. На Тритосе подобное было просто невозможно. Различия здесь пролегли не только в культуре и истории, и даже не только в биологических особенностях. Встретились две совершенно несхожие эволюции. Существа не только думали по-разному, — они были не способны мыслить одинаково.
Взять хотя бы человеческую руку и ее аллоийский эквивалент. Последний куда слабее, хотя когда все конечности охватывают предмет, назвать их пожатие слабым никак нельзя. Зато он куда более чувствителен, особенно в тончайших крайних ответвлениях — более низкий порог восприятия и значительно более тонкая координация движений. Тонкие, как паутинки, кончики щупалец держатся за счет молекулярного сцепления, и организм ощущает их малейшие движения. Так что мир их тактильного восприятия был несравненно, на много порядков богаче нашего.
Был ли он беднее зрительно? Сказать невозможно, и скорее всего ответ просто лишен смысла. Аллоийские «крылья» частично исполняли роль регуляторов температуры тела, частью служили испарителями избытка воды, но в основном были пронизаны сетью датчиков, в число которых входили и светочувствительные — более примитивные, чем глаза, но если учесть их количество и разнообразие, то, видимо, не уступающие человеческим глазам. Так ли это, зависит лишь от того, как мозг обрабатывает поступающие данные; но у этих существ вроде бы не было никакого органа, соответствующего мозгу.
Впрочем, достаточно. Наверно, у Ханно и Юкико на изучение анатомии ушли бы многие годы, а уж чтобы разобраться в ней — и того больше. Но в данный момент они понимали — пользуясь совершенно неподходящими земными выражениями, — что имеют дело не только с иным программным обеспечением, но и с иным типом живого компьютера. Так что не следует ожидать, что будет легко найти нечто вроде общего языка. Наверно, продвинуться дальше каких-то элементарных основ не удастся вообще никогда.
Однако у аллоийцев, видимо, имелся предыдущий опыт общения с чужаками, и они выработали ряд подходов. Двое землян вскоре познакомились с методикой инопланетян в работе, и не просто старались ее постигнуть, но и вносили свой вклад в общие усилия. Взаимные намерения прояснялись все более и более. Вот уж сложилась некая примитивная система общения. Начались прямые контакты во плоти — поначалу осторожные, но по мере знакомства все более решительные.
Опасались не насилия, или, раз уж на то пошло: «При сложившихся обстоятельствах, — сказал, ухмыляясь, Ханно, — крючкотворства». Обе стороны боялись сюрпризов, заготовленных Вселенной, для которой жизнь была исключением из правил, а разум — исключением из исключений. Быть может, условия, кажущиеся одной расе естественными, могут повредить другой? Может статься, невинный или даже полезный для одних микроб принесет другим смерть.
Роботы встретились в космосе и обменялись образцами, унесенными для изучения в изолированные лаборатории. (Во всяком случае, так сделали на борту «Пифеоса».) Нанотех и биотех быстро вынесли свои заключения. Несмотря на схожий химизм, вплоть до большинства аминокислот, различия оказались таковы, что полностью исключали возможность взаимной инфекции. Да, в присланном аллоийцами образчике содержалось нечто вроде вирусов; но основа жизни напоминала ДНК ничуть не более, чем напильник похож на ножовку.
После повторных экспериментов в этом же роде роботы обменялись визитами на корабли. Аллоийские машины оказались изящными конструкциями, наделенными множеством щупалец; наблюдать за их манипуляциями было одно удовольствие. В корабле аллоийцев воздух оказался сухим и разреженным, но вполне пригодным для человеческого дыхания. Температура там циклически изменялась, как и на «Пифеосе», но только от прохлады до холода. Свет на борту имел тот же оттенок, что и у Тритоса, — не столь яркий, но близкий к наружному. Центробежное ускорение оказалось, как и было предсказано, равно двум третям g, что тоже вполне подходило для землян.
Что же до остального содержимого этого гигантского корабля…
Работы на Ксеногее шли куда более ровной поступью. Планетология, как ни крути, оставалась куда более зрелой наукой и сводилась к ряду методик, формул и математических моделей. Судя по всему, эта планета вполне соответствовала требованиям людей. Метеорология и климатология оставались науками менее точными; кое в каких прогнозах всегда оставалась изрядная доля неопределенности, ибо в уравнения законным их участником вторгался хаос. Однако общая картина вскоре стала вполне ясна.
Сильный парниковый эффект с избытком компенсировал высокое альбедо; при прочих равных в каждой климатической зоне было жарче, чем на той же земной широте. Конечно, строгие совпадения случаются редко. Скажем, в тропиках имелись и райские острова, и зловонные континентальные болота, и выжженные пустыни. Наклон оси и время обращения — чуть более двадцати одного часа — порождали могучие циклоны, но плотная атмосфера и теплые полярные районы выравнивают погоду почти повсеместно. Хотя по сравнению с земными условия складывались менее стабильные и подвергались частым, непредсказуемым изменениям, опасные штормы случались здесь не чаще, чем на Земле до введения климатического контроля. И состав атмосферы оказался вполне знакомым: высокая влажность, чуточку многовато двуокиси углерода, процентов на пять поменьше кислорода. Но для людей последнего было больше чем достаточно — ведь давление на уровне моря здесь вдвое превышало земное. Этим совершенно не загрязненным воздухом можно было спокойно дышать.
Планета дышала, полнилась, бурлила жизнью. Химизм ее был схож с земным и аллоийским, но имел и свои уникальные отличия. Учитывая, сколько десятков раз роботы сообщали о чем-то подобном на Землю, в этом не было ничего удивительного. Как всегда, поразительными оказались мелочи — бесконечная изменчивость протеинов и изобретательность природы.
Что касается прозаических материй, то люди могли безбоязненно есть большинство местных продуктов, хотя приятными на вкус окажутся очень немногие, некоторые просто ядовитыми, и ни один не обеспечит полноценного питания. Вероятно, хищных микробов и вирусов можно не опасаться; со временем мутации могут изменить положение, но современная биомедицина легко с ними управится. А для Реликтов с их безупречными иммунной и регенеративной системами опасности практически не существует. При желании они могут выращивать земные растения, а затем выкармливать животных травой и зерном.
Да, это не девственная Земля, и не Финиция их снов — но поселиться здесь можно.
С соседями под боком.
— …и ему было так одиноко, — говорила Макендел Патульсию. — Она и Ханно — нет-нет, между ними ничего нет. Может, лучше, если б было. Просто они оба так поглощены своими исследованиями, что для них не существует больше никого и ничего. Алият мне уже жаловалась. Я не могу ей почти ничем помочь, зато у меня возникла мысль насчет Ду Шаня.
Она по одному отзывала в сторонку остальных, наедине внушая им ту же мысль, облекая ее в слова, специально подобранные для каждого. Никто не возражал. И вот в один прекрасный вечер, после того как Макендел весь день почти безрезультатно из кожи вон лезла, чтобы приготовить в невесомости пиршество, она устроила голосование, и Ду Шаню поднесли сюрприз.
Космическая шлюпка села. Поддерживаемый двумя роботами, потому что после столь длительного пребывания на орбите проблемы с тяготением неизбежны, он ступил через порог шлюпки — первый человек на Ксеногее. Туфли его остались на шлюпке. Почва под ногами оказалась теплой и влажной, ее аромат ласкал ноздри, и Ду Шань не мог удержать слез.