— Знаешь, Эмма, иногда мне кажется, что у тебя тоже хорошее внутреннее чутьё, — сказал Джерри, и она ему улыбнулась. — И, если бы ты научилась к нему прислушиваться, может, с тобой случилось бы что-нибудь чудесное. Может, даже со всеми нами.
Прежде, чем она успела задать ему еще один вопрос, Джерри вышел из машины и направился к заводу. Некоторое время она смотрела ему в след, и ее восхищение им росло стремительными темпами. Наконец Эмма снова завела машину и выехала со стоянки.
До встречи с Розенштейном оставалось еще какое-то время, поэтому она решила прокатиться. Интересно, Чёрч еще в постели? И что имел в виду Джерри, говоря о ее внутреннем чутье? Она никогда не думала, что Джерри станет одним из этих галдящих у нее в голове голосов.
Осознав, что едет вдоль озера, Эмма направилась к дому своей старой подруги Стейси. Девушка уехала на каникулы в Джорджию и вернется теперь только в первую неделю января. Эмма вышла из машины и, обойдя вокруг дома, заглянула в окна. Дом казался совершенно безжизненным.
«Идеально».
Она обогнула дом и прошла через задний двор. Стейси жила на озере, недалеко от Джоша, хотя у нее и не было такого классного пирса, как у него. Сейчас он бы не помешал. А так… раздевшись до нижнего белья, Эмме пришлось входить в ледяную зимнюю воду постепенно. Легче было бы просто прыгнуть — ее зубы начали стучать еще до того, как вода достигла коленей. Когда она дошла до уровня бедер, Эмма резко вдохнула и в конце концов просто присела на корточки. Затем легла на спину и поплыла.
Ах, ей не хватало этого холода, такого леденящего, чтобы пронизывал ее до самых костей. К стучащим зубам добавились дрожащие конечности, но несмотря на это, Эмма довольно улыбнулась. Ей казалось, что за последние шесть недель из нее совершенно ушла жизнь, и только вчера вечером, только сегодня утром, она наконец, снова ее почувствовала.
Эмма не была суперпловчихой, но всегда чувствовала себя в воде как дома. Вода — элемент, без которого невозможна жизнь, но который с такой же легкостью может и убить. По сути, это была метафора... всего в ее жизни.
Она не была на озере с тех самых пор, как они с Чёрчем впервые поцеловались, и с одной стороны ей хотелось, чтобы он сейчас был с ней. Держал ее, не давал ей утонуть.
Но с другой стороны, Эмма была рада побыть одной. Ей нужно было многое обдумать, и, хотя ей больше не нужно было пытаться быть «нормальной», полностью отказываться от всего, чему ее научили на сеансах психотерапии Эмма тоже не собиралась. Больше никакой слепой веры. Нельзя отдавать всю себя во власть какому-то мужчине.
Она уставилась в стальное небо, взгляд рассеянно скользил по нависающим над ней облакам. Она верила всему, что сказал Чёрч, и в основном со всем была согласна. Однако она не очень доверяла его замыслам. Однажды, его сладкие слова уже стали ее погибелью. Но теперь они только возбудили в ней подозрения. Эмма любила его, она этого не отрицала. Но она ему не доверяла. Не на сто процентов. Ещё нет. На это потребуется много времени.
Она попыталась сесть прямо и держаться на воде, двигая ногами. Эмма уставилась на виднеющийся вдалеке дом Стейси. Никто его не охранял, это был маленький городок. В доме не было сигнализации. Наверное, единственным гарантом его безопасности был засов или два. Пробраться внутрь не составит труда.
Вот и отлично. У Чёрча было логово в подвале. Хорошо.
А у Эммы будет свое тайное убежище.
Добравшись до берега, она рассмеялась над своими мыслями. Логово? Убежище? Господи, они больше напоминали не влюбленных, а двух противоборствующих суперзлодеев.
Эта мысль пронеслась у нее в голове, и Эмма перестала смеяться. Перестала улыбаться. Она стояла по щиколотку в ледяной воде и смотрела на пустой, безлюдный дом Стейси.
«Суперзлодеи, ага. Интересно, что нужно, чтобы победить в таком противоборстве... или два злодея могут мирно сосуществовать?».
Когда Эмма приехала на прием, доктор Розенштейн был не в самом лучшем расположении духа. Она сидела на своем обычном месте, теребя прядь еще влажных волос.
— Ты хоть представляешь, что мне пришлось сделать, чтобы скрыть то, что ты устроила в приемной? — проворчал он, роясь в сложенных у него в шкафу папках.
— Уверена, что это было не сложнее, чем скрывать нескончаемые изнасилования Каспера, которыми он тут занимается.
— Господи, Эмма, он не настолько ужасен.
— Доктор, Вас когда-нибудь насиловали?
— Честно говоря, я удивлен, что ты продолжаешь приходить на эти встречи, — вздохнул он, наконец повернувшись к ней. — Ты явно не заинтересована в том, чтобы тебе стало лучше. Если уж на то пошло, я думаю, что тебе становится хуже. И кажется, я знаю почему, Эмма.
— Наверное, потому, что я Вам об этом сказала, — заметила она.
— Я знаю о Каспериане и твоей матери, — тихо сказал он и наконец-то сел.
Эмма напряглась.
— А что с ними? — спросила она.
Одно дело, когда разговор о Каспере, мертвом призраке, поднимала она, но, когда это делал Розенштейн, Эмма заметно нервничала.
— Я знаю об их романе, — сказал он. Эмма прищурилась, гадая, куда он клонит. — И для девушки естественно ревновать к матери. Ревновать, когда мужчина не отвечает ей взаимностью. Никто не осуждает тебя за эти чувства. Но набрасываться, проявлять насилие, угрожать людям? Это недопустимо.
— Доктор, доктор, доктор, — помотав головой, простонала она. — Вы всерьёз думаете, что мне есть дело до того, с кем трахается моя мать? Если бы я устраивала истерики из-за каждого, кому она изменяла или с кем спала, меня бы упекли в психушку гораздо раньше. Мне плевать, что они спали вместе. Я за них счастлива, как слон. Хотите знать почему? Потому что каждый раз, когда он трахает ее, он не насилует какую-нибудь психически нездоровую пациентку.
— Тогда я должен поинтересоваться, откуда вдруг эта агрессия? — доктор Розенштейн откинулся на спинку стула. — Ты так стремительно шла на поправку, и тут из ниоткуда появляется совершенно новая Эмма. Скажи, ты общалась с Полом Логаном?
Она свирепо на него зыркнула.
— Я уже давно не разговаривала с Полом.
С технической точки зрения, она вообще никогда не разговаривала с «Полом». Она даже не была уверена, существовал ли когда-нибудь этот «Пол». Он всегда был Чёрчем.
— Хорошо. Это хорошо. Потому что, Эмма, если он попытается вернуться в твою жизнь, начнется всё то же самое. Он будет стараться тебя контролировать и манипулировать тобой, потому что именно этим и занимаются социопаты. Они не способны распознать и почувствовать глубокие эмоции.
Отличная мысль. Эмма даже не потрудилась заметить, что Чёрча определили как социопата лишь предположительно, и что он даже не подпадал под триаду Макдональда — под три поведенческие характеристики, которые часто присутствуют у серийных убийц. Большинство из них в юности страдали хроническим энурезом, были жестоки к животным и имели склонность к поджогам.
Эмма ничего не знала об энурезе, но она не могла себе представить даже то, что Чёрч в младенчестве мочился в пеленки, не говоря уже о простынях в подростковом возрасте. И он был совершенно равнодушен к животным — его фетишем была не столько смерть, сколько страх. А выразить страх так, как того желал Чёрч, мог только человек.
Что касается поджогов, то он рассказывал ей, как в юности поджёг дом. Но всего одно очко из трех не считается.
— Доктор, я буду иметь это в виду, если Пол Логан когда-нибудь постучится в мою дверь. Но теперь Вы заставили меня призадуматься, — сказала она, и Розенштейн заметно занервничал. — Если меня всю жизнь обманывали все, с кем я общалась, как я теперь могу доверять тому, что мне говорят?