«Но разговаривает-то он со мной. Понимает меня. Хочу, чтобы он отвез меня туда, куда всё время уезжает, и показал, что он там делает. Пусть напугает меня, пусть приведет в ужас и заставит влюбиться в него так сильно, чтоб я больше света белого не видела».
Как сказал бы ей ее прежний психотерапевт — это нездоровые мысли. Эмма не была дурой. То, что она чувствовала к Чёрчу, выходило за рамки одержимости, для этого ещё даже не придумали названия. Может, эмоциональный каннибализм? Ей хотелось проникнуть в его мысли. В его прикосновения. В каждое мгновение его жизни.
«Полоумная. Полоумная. Я всегда знала, что однажды сойду с ума. Это вина Чёрча. Вина Марго. Это моя вина».
— Дерьмово выглядишь, милая, — с сочувствием в голосе произнесла Стейси.
Эмма даже на нее не взглянула.
«Чёрч считает меня изысканной».
— Из-за погоды я неважно себя чувствую, — выдавила, наконец, она.
Снова шел дождь. Эмма таращилась в окно на общую зону.
— Ты кажешься подавленной. У тебя все в порядке? — спросила Стейси, сев рядом с ней.
Эмма пожала плечами.
— Да всё то же самое. Бывают дни хорошие, бывают плохие, понимаешь? Я в порядке, правда, — солгала она.
Она была не в порядке. Ее душа осталась где-то в западном крыле, проверяла контрольные по математике. Эмма даже не поняла, как ее потеряла, и теперь ей стало без нее очень плохо.
Тут раздался грохот, и, обернувшись, девушки увидели, что рядом с Эммой уселась Марси Макинтош. Эмма застонала и опустила голову. Она всего раз была приветлива с этой девушкой, и вот они уже в таких дружеских отношениях, что сидят вместе?
— Привет, цыпочки! — пропела девушка, поправляя одежду так, чтобы было лучше видно декольте.
— Привет, Марси, — вежливо ответила Стейси.
— Все в порядке?
— Да, только Эмма просто плохо себя чувствует.
— О, хреново. А я хотела тебя кое о чем попросить.
— О чём? — спросила Эмма, подняв, наконец, голову.
— Не могла бы ты поговорить обо мне со своим сводным братом? Может, дать ему мой номер? — спросила Марси, все это время глядя в складное зеркальце.
Эмма на мгновение растерялась, но вскоре опомнилась.
— Ты хочешь, чтобы я дала Чёрчу твой номер телефона? — слегка шокировано уточнила она.
— Да. Я заметила, что он на меня пялится, думаю, наконец-то пришло время для второго раунда, если ты понимаешь, о чем я.
О, Эмма отлично понимала. Этой ебучей сучке хватило наглости думать, что ей позволено дышать с Чёрчем одним воздухом, и теперь она хочет с ним поговорить? Прикоснуться к нему?
«Я, блядь, ее прикончу».
— Прости, мы с Чёрчем не настолько близки, — прорычала Эмма. — У нас нет обыкновения передавать друг другу телефоны секс-приятелей.
— Ладно тебе, будь другом. Я бы и сама это сделала, но ты же знаешь, какой он.
— Нет, Марси, не знаю. Какой он? — снисходительным тоном спросила она и, подавшись вперед, подперла рукой подбородок.
— Не поймите меня неправильно, он горяч, как сам грех, и отлично трахается, но он… знаете… жутковатый.
— Жутковатый? — Эмма рассмеялась, и её смех прозвучал резко.
Она увидела, как вздрогнула Стейси.
— Марси, это нехорошо, — отрезала она. — Ты говоришь о ее сводном брате и об очень особенном человеке.
— Да, он и впрямь особенный, — фыркнула Марси. — Особенный в области штанов, если вы понимаете…
— Мы понимаем, что ты имеешь в виду, — рявкнула Эмма. — Нам не по пять лет, мать твою. Его член. Ты говоришь о его члене.
— Да что с тобой такое? Ты говорила обо всем этом еще неделю назад, — зыркнув на Эмму, заметила Марси.
— Я невзначай спросила о твоей личной жизни — я не просила давать мне подробное описание чьего-то члена.
Это было нелепо. Она слишком завелась. Разумная Эмма это знала и понимала. Но разумная Эмма больше не контролировала ситуацию. Теперь бразды правления взяла порочная Эмма, и такого с ней не было уже давно.
— Да, серьезно, Марси, — вмешалась Стейси. — Наверное, тебе сейчас лучше уйти.
Но бедная, милая, глупая Марси вбила себе в голову, что она оскорблена.
— Вы просто мне завидуете, — сказала она, издав при этом нечто подозрительно похожее на хмыкание.
— Завидуем? — переспросила Эмма, и даже Стейси рассмеялась. — Завидуем... чему? Тебе?
— Я видела, как ты на него смотришь.
Эмма перестала смеяться. Эмма перестала улыбаться. Эмма даже перестала дышать.
То, что произошло, а вернее, то, чего не произошло между ней и Чёрчем, было личным. Священным. Никто не достоин быть частью этого.