— И когда ты подрос, то понял, что не можешь этого сделать, — прошептала она.
Наконец, Чёрч взглянул на нее и кивнул.
— Очевидно, не приемлемо планировать смерть и четвертование членов своей семьи.
— Такое не приемлемо планировать вообще ни для кого.
— А что, если ты диктатор? — спросил он. — Или линчеватель, чью семью жестоко убили у тебя на глазах?
Эмма ударила его ногой в живот, отчего он захрипел.
— Ну, поскольку ты не являешься ни тем, ни другим, это на тебя не распространяется.
— Да, не распространяется.
— Так... ты что, социопат?
— Правильно говорить человек с антисоциальным расстройством личности, и да, мой предварительный диагноз был именно таким.
— Предварительный, — повторила она.
Чёрч закончил красить ей ногти, затем закрутил пузырек и сбросил его с кровати.
— Согласно записям моего психолога. Я так и не пришел к нему для соответствующего тестирования.
— Почему нет?
— Потому что его мне тоже хотелось убить.
«А тебе когда-нибудь хотелось убить меня?»
Эмма подавила этот вопрос. Она не знала, какой ответ расстроит ее больше.
— Итак, ты самоустранился, — сказала она.
Он поднял ее ногу, ту, которую красил первой, и осторожно подул ей на пальцы. Эмма закрыла глаза.
— Да. Вот почему я не могу быть настоящим социопатом. Я признаю своё психическое заболевание таким, какое оно есть, и стараюсь оставаться как можно более здоровым и тем самым защитить тех, кто меня окружает.
— Например, не разговариваешь с людьми, — догадалась Эмма и почувствовала, как он кивнул.
Нога сменилась другой.
— Да. Это всё... упрощает. Не разговаривая с людьми, я не могу ими манипулировать, не могу им лгать, не могу им навредить. Ну или, по крайней мере, так это сделать гораздо сложнее. И меня никогда это не волновало. У меня никогда не возникало ощущения, что я что-то упускаю. Люди полагают, что со мной что-то не так, поэтому свободно при мне разговаривают. Никто из них не говорит ничего стоящего. Зачем мне вообще с кем-то из них общаться? — в его голосе мелькнули нотки раздражения.
— Если это так, — решилась она. — Тогда зачем ты ходишь на вечеринки? Почему ты трахнул Марси Макинтош?
— Боже, мне нравится, что ты ревнуешь, — выдохнул он, сжав ее лодыжку.
— Всегда пожалуйста.
— Я трахнул ее, потому что у нее потрясные сиськи, и она ими предо мной трясла. Она настолько глупа, что, в сущности, примат, так что меня не волновало то, что я ее использовал. Меня вообще не волнуют женщины, которых я использовал и трахал на протяжении всех этих лет.
— Видимо-невидимо, — пошутила Эмма, но он кивнул головой. — Раз ты трахнул стольких женщин, то должен был хоть иногда разговаривать.
— Конечно же, я разговаривал. Как я уже сказал, люди глупы — они считают, что раз я не говорю с ними, значит не говорю ни с кем. Я, блядь, учусь в Колумбийском, естественно, я разговариваю. Просто делаю это как можно реже.
— Ясно. А что насчет вечеринок в старшей школе? Почему ты на них ходил?
— Я..., — тут он запнулся.
Это ее удивило. Эмма села и подтянула к себе ноги, чтобы взглянуть на его работу.
— Неплохо, — пошевелив пальцами, заметила она.
Чёрч положил руку ей на ступню и погладил ее взад-вперед.
— Нельзя притворяться человеком, если не знаешь, как он себя ведёт, — прошептал Чёрч.
Эмма подняла глаза и увидела, что он пристально на нее смотрит.
— Ты думаешь, что ты не человек, — приподняв бровь, уточнила она.
Его взгляд стал пронизывающим.
— В переходном возрасте моей любимой фантазией было убивать девочек из моего класса. Марси — за то, что она такая тупая шлюха. Жанну — за то, что зря переводила кислород, который больше бы пригодился растениям или слизнякам. Келли — за идеальную улыбку и за то, что дарила ее не тем людям. Всех их — за то, что они были прекрасны, — как всегда прямолинейно объяснил он.
Разумная Эмма подумала, а не бросилась ли она из огня да в полымя. Темная Эмма задавалась вопросом, где носило это прекрасное создание всю ее жизнь, и всё же осмелилась спросить то, что разумная Эмма боялась даже прошептать про себя.
— А ты фантазировал о том, чтобы убить меня? — спросила она.
У него на губах снова заиграла ухмылка, и по ней скользнул взгляд его бесстыжих глаз. Она так и не застегнула рубашку и, по сути, сидела там в одном нижнем белье. Надевать штаны, по мнению Эммы, было необязательно.
— В первый раз я увидел тебя, — начал он и поднялся на колени. — В темном коридоре. Джерри говорил мне, что у его жены есть дочь. Девочка. Эмма. Поэтому я ожидал увидеть маленькую девочку. И собирался держаться от тебя в стороне.