Какое-то время Чёрч стоял и смотрел на нее. Она была очаровательной. Просто потрясающей. Эмма выглядела так, словно Альберто Варгас и Норман Роквелл объединились и решили вместе нарисовать одну девушку. Чистый секс и стопроцентная Америка. Её губы были приоткрыты, дыхание казалось глубоким и размеренным, а роскошные волосы влажной массой разметались по его подушке, напомнив ему о том, как весело они проводили время в этой постели.
— Эмма, — прошептал он, забравшись на кровать.
Она не пошевелилась, поэтому Чёрч взял прядь её волос и провел ею ей по щеке.
— Эмма. Проснись.
Её глаза медленно открылись. Она лежала спиной к открытой двери, поэтому свет падал ей на затылок. Чёрч не мог ясно рассмотреть зеленые бездны её глаз. Она пару раз моргнула, потом закрыла глаза и улыбнулась.
— Я в раю, — прошептала Эмма, и он рассмеялся.
— Почти. Как ты добралась домой?
— Кто-то... подвёз..., — она тяжело вздохнула.
— Хорошо. Послушай, нам с тобой нужно о многом поговорить, — сказал он, поглаживая её по волосам.
— Мы уже поговорили. Чёрч, я тебя слышу. Слышу всё, что ты говоришь. Всё..., — её голос стих.
— Знаю, Эмма. Я знаю, — сказал он, затем наклонился и быстро её поцеловал.
Но когда остановился, она вынула из-под одеяла руку и обхватила его за шею.
— Нет. Я ещё не готова расстаться. Еще чуть-чуть, — взмолилась она, привлекая его к себе для ещё одного поцелуя.
Её рука была влажной, как и волосы. Должно быть, она вышла из душа незадолго до его приезда. Он снова поцеловал её, глубоко вдохнув через нос. Наслаждаясь ароматом её чистоты. Когда он попытался отстраниться, она изо всех сил вцепилась в него.
— Я думал, ты на меня рассердишься, — усмехнулся он ей в губы, плавно скользнув под одеяло.
— Я никогда на тебя не сержусь, — выдохнула она. — Я люблю тебя.
— Знаю, Эмма.
— Но ты не можешь любить...
— Ш-ш-ш, — перебил её Чёрч, и когда поцеловал на этот раз, он не шутил.
Он вложил в этот поцелуй всего себя. Он скользнул языком по языку Эммы, а затем, прикусив её нижнюю губу, стал нежно её посасывать.
— Я буду по этому скучать, — простонала она, когда он от нее оторвался и стал прокладывать дорожку из поцелуев вдоль линии её подбородка.
— Ты не успеешь соскучиться, — пообещал Чёрч, проведя рукой по её груди и вниз к животу.
— И по твоему голосу. Я обожаю твой голос. Я люблю его больше всего на свете, — сказала она ему.
Чёрч усмехнулся, и его рука скользнула ей между ног.
— Готов поспорить, что у меня найдётся ещё пара особенностей, которые тебе нравятся, — поддразнил ее он, а затем, прикоснувшись к ней, почти застонал. — Чёрт возьми, Эмма, ты вся промокла.
— Я сделала это для тебя.
Вот дерьмо. А он-то думал, Эмма на него рассердится за то, что он разрушил их планы, за то, что на неё наорал, а она всё это время была дома и ласкала себя.
— Всё будет по-другому, — пообещал Чёрч, оторвавшись от неё, чтобы сбросить куртку. — Всё будет просто замечательно. Мы поедем с тобой в Нью-Йорк. Поедем куда захочешь. И когда мы поймем, как обуздать то, что между нами происходит, мы сможем понять, как нам вместе быть тьмой. Как достичь чего-то великого.
Чёрч знал, что болтает без умолку. Дурная привычка, которую, видимо, перенял от неё. Замолчав, он расстегнул пряжку ремня. Затем наклонился к ней и, обхватив ладонями ее груди, снова её поцеловал.
Когда Чёрч отпрянул от неё, чтобы снять штаны, кое-что привлекло его внимание. Пятно у нее на майке. Странно, что он не заметил его раньше. До этого майка казалась белой и чистой. Теперь на её правой груди виднелся какой-то след. Грязь? У него что, грязные руки?
Он взглянул на свою левую руку, и она действительно была в чём-то испачкана. Было слишком темно, чтобы понять, в чём. Чёрч нахмурился и попытался вспомнить. До этого он только вёл машину и прикасался к ней. Перегнувшись через неё, Чёрч включил лампу.
— О, Господи!
Отпрянув назад, он уставился на свои руки. Правая рука выглядела как обычно. Но левая вся была в какой-то красной субстанции. На ладонях она казалась светлее, но на пальцах становилась совсем тёмной. На пальцах, которыми он только что ласкал её между ног. Он вспомнил, что, когда минуту назад Эмма к нему прикоснулась, её рука тоже показалась ему влажной. Правой ладонью он провел по своей шее. Взглянув на свои пальцы, он увидел, что они тоже стали красными.
— Эмма, какого черта? — спросил он, склонившись над ней и оглядывая её тело. Рука, которой она его обнимала, была испачкана кровью, но он не нашел на ней никаких ран. — Что ты наделала, Эмма!? Скажи мне, что ты сделала!