Дальше всё происходило как в полусне. Моё сознание будто разделилось на несколько частей. Один Я со стороны холодно и разумно фиксировал происходящее. Второй Я машинально делал то, что было необходимо сделать. Третий Я отдался несущим его куда-то в сладостный край волнам безумия и забвения всего и всяпрошлого, настоящего, будущего.
Помню, на кухне я готовил ужин. Мы пили вино Настоящее вино, изготовленное Вадиком Копытовым — одним из последних фанатиков натурального виноградарства. В этом напитке таилась какая-то первозданная прелесть. Ели солёные скрубжки, лунный мату. Плавно длился лёгкий, ни к чему не обязывающий разговор. Я шутил, иногда остроумно, она смеялась Я интересовался, откуда у неё такое имя — Лика. Она отвечала, что и сама хотела бы знать, да только родители так и не открыли секрет. Слова в нашем общении были третьестепенны. Главное, я не мог оторваться от этих всепоглощающих глаз.
Потом я обнимал её, мы стояли посредине комнаты, и я ловил своими губами её губы. Мои руки скользили по её спине, ощущая гладкий материал платья. Впрочем, платье было уже не нужно, мы оба прекрасно понимали это. Платье опущенной шторой хлынуло вниз, открывая доступ в ирреальный, чудесный мир ошеломляющих чувств, головокружительных ощущений и восторга. Мои пальцы осторожно гладили её груди, живот, скользнули ниже. Её руки были легки и сказочны, как у феи, как только у неё это получалось. Мы легли, и началось какое-то безумие…
В сон мы провалились только под утро. Я очнулся мгновенно, будто робот, к которому подключили питание И сразу на меня обрушились воспоминания и ощущения прошедшей безумной ночи. Я окунул лицо в разметавшиеся по подушке медные волосы, и в этот миг мне было ясно, что никаких тягот и мерзостей в мире просто не существует. Мир прекрасен. Прекрасен, как солнечный свет, струящийся сквозь стёкла комнаты, как зелень деревьев на улице, как голубизна неба. Жизнь прекрасна!
МОСКВА. 8 ИЮЛЯ 2136 ГОДА
За несколько дней знакомства с Ликой я подрастерял боевую форму, это и стало одной из причин, по которой я влип в историю. Обвинять в чём-то Лику у меня и в мыслях не было, это просто невозможно. Ведь ничего лучшего в моей жизни никогда не было и быть не могло. Такую женщину можно встретить только раз в жизни. Встретить — и умереть от любви,
Впрочем, уж что-что, а умирать я не собирался. Я' жил полной, как никогда, жизнью. Я ловил любую секунду нашего с ней общения. Время начало вытворять странные фокусы, оно стало резиновым — то растягивалось и текло до безобразия медленно, когда Лики не было рядом, то летело на всех парах, когда она находилась со мной. А в самые сладостные минуты вообще останавливалось, и тогда вся Вселенная коллапсировала и обрушивалась в одну сингулярную точку, в которой были только две бесконечно счастливые души — моя и Лики.
Что в ней было такое — я и сам иногда не мог понять. Внешность, прекрасная фигура — это важно, но бывают женщины и покрасивее. Изящество, аристократичность — конечно, но бывают и не хуже. Податливость, мягкость и вместе с тем твёрдость, чувствительность, несомненный ум, умение говорить и умение молчать. Не знаю, она походила на красивую грациозную кошку. Но дело было и не в этом. В ней ощущалась какая-то фантастическая энергия, притягивавшая её и меня, как разные полюса магнитов.
Может, кто-то скажет, что я был просто влюблённым дураком, у которого на старости лет (шутка!) взыграли нежные чувства. Коллеги, знающие меня по работе, может, и позабавились бы — железобетонный оперативник, прошедший через всё и повидавший такое, что обычному человеку лучше не видеть, расплылся, размазался по поверхности жизни, как студень. Скажи мне кто-нибудь такое ещё месяц назад, я рассмеялся бы, потому что знал: быть такого не может. Но месяц — это так давно. Тогда в моей жизни ещё не было Лики.
Иной раз я ловил себя на том, что готов бросить всё, и пусть летят в тартарары служба, новое задание, сослуживцы, управление. Плевать мне на всё, что составляет мою жизнь. Я действительно был готов забыть о долге, о прошлом, о кодексе чести, о друзьях, которых потерял, и о тех, которые ещё надеются на меня. С ужасом думал, что именно так и становятся предателями: появляется в твоей жизни что-то, что возносит твоё Я над всем остальным миром, ты становишься эгоистом, ценящим выше всего свои чувства и переживания, а также предмет этих чувств. Но при здравом размышлении я чётко осознавал, что оперативники класса «В» в моём положении просто так в отставку не уходят, больше шансов быть вынесенным ногами вперёд, когда сделаешь неверный шаг. И ещё я знал: что бы ни случилось, какие бы горячие чувства меня ни обуревали, всё равно, когда прозвучит вызов, я, чисто выбритый, отутюженный, появлюсь в кабинете начальника и чётко доложу: «К выполнению задания готов». Дисциплина, жёстко вбитый в сознание и подсознание модус поведения, слишком серьёзное отношение к слову «надо». А может, просто ответственность за чёрт знает куда катящийся земной шар. Когда всем всё до лампочки, всё равно находятся люди с гипертрофированным чувством ответственности. Я именно из таких ненормальных и даже иногда, в часы праздных раздумий, горжусь этим.
В тот день мы обедали в ресторане «Гинденбург», в народе прозванном просто «Пузырём». Он располагался в дирижабле, висящем над Москвой на высоте одного километра. То, что он был назван в честь сгоревшего в двадцатом веке немецкого дирижабля, — находка, мягко говоря, сомнительная. Гастрономический смысл обеда в ресторане давно утерян — дома кухонный синтезатор соорудит обед ненамного хуже. И с гораздо меньшими затратами. В посещении ресторанов остался единственный смысл, который можно выразить поговоркой: «На людей посмотреть, себя показать». Короче — повыставляться друг перед другом.
В «Гинденбурге» «показывали себя» в тот день несколько высокооплачиваемых госслужащих, пара чопорных торгашей в третьем поколении — эти из кожи вон лезли, чтобы продемонстрировать всем свою добродетельность и светские манеры, задача для них немаловажная, если учесть, что предки большинства из них разбойники с больших дорог да торговцы наркотиками. И ещё одна шумная компания, — некоторых из неё я знал, — сотрудники Центра нетрадиционных технологий. Научная элита, они презирают сидящих рядом «денежных мешков» и вместе с тем в душе не прочь приобщиться к ним, к их беззаботно-роскошной жизни. Для «отдыхающих» (так именуют безработных), работяг и прочей подобной публики места в «Гинденбурге» нет.
Мы с Ликой сидели около окна. Скатерти были белоснежны, хрусталь тонок и изящен, вокруг суетились вежливые, подобострастные официанты, угодливые до безобразия, но это как раз и являлось самой важной частью сервиса. Когда тебе смотрят в рот — исполняешься сознанием собственной значимости. Играл настоящий оркестр, притом не какую-нибудь припадочную какофонию, а изысканную классическую музыку.
Я ел хрустящий картофель, запивая шампанским, — для знатоков сочетание совершенно непозволительное.
— Всё-таки чудо, что мы встретились тогда.
Эту, в общем-то, банальную фразу я произнёс искренне — прожить жизнь и, когда на носу уже сорокалетие, встретить Лику. — Потрясающий случай. Давай выпьем за это.
— Случайностей в жизни нет, — вполне серьёзно возразила Лика. — Всё предопределено раз и навсегда. Даже то, что вечером я встретила героя, бросившегося как лев на защиту девичьей чести. — Теперь она смеялась.
— Ну, так уж и как лев. Ты преувеличиваешь.
Для меня оставалось загадкой, что она нашла во мне. Видимо, нашла что-то. Серьёзно. Оснований сомневаться в её чувствах у меня не имелось.
— Если мы расстанемся — значит, это тоже предопределено, заложено в какой-то вселенский компьютер. И ничего никогда не изменить. Как бы ни было тяжело.
— А вот этого не получится! — возмутился я. — Нет такой силы в природе, которая заставит нас расстаться хоть на день.
И всё же в этот момент у меня появилось какое-то неприятное предчувствие. Стало холодно от мысли, что вся наша история может закончиться не так уж и радужно.
— Есть, Саша. Программа вселенского компьютера — Она как-то странно посмотрела на меня, и мне расхотелось спорить и отшучиваться. Она словно что-то хотела сказать, о чём-то предупредить и не решалась. — Как бы там ни было, я очень рада, что ты оказался именно таким. И я… Я счастлива. — Она положила свою ладонь на мою, и меня захлестнули грусть и нежность.