– Вы отпустите? – прошипела я, пытаясь высвободить запястье из крепкой хватки. Мужчина не оказывал достаточного давления, чтобы причинить боль, но его взгляд ранил мои глаза.
– Отпущу, – сказал он, – Но сначала назови свое имя.
Сердце екнуло. Что заставило еще раз понять, что мне не следовало внимательно смотреть в его глаза, похожие на темную розу с угольно-черными лепестками, сумевшую прорваться и выйти из-под засушливой почвы.
– Мерве. Аси Мерве, – ответила я.
Этот ангел еще раз взмахнул крыльями, но на этот раз с его крыла вылетело перо и приземлилось мне на ладонь.
– Камушек, да? Морской камушек.
– Что, простите? – спросила и холодно посмотрела на него, хотя внутри ощущала странный прилив чувств.
– Разве твое имя не означает «камень»?
Никогда не задавалась вопросом, что означает мое имя. Это было просто имя. Одно из тех, что существовали только для того, чтобы можно было отличить человека от других и окликнуть его. Для меня это не имело никакого особого значения. Когда я растерянно посмотрела на Карана, он медленно убрал руку и позволил мне открыть дверь. Я вздрогнула, когда холодный воздух внезапно просочился сквозь мокрое нижнее белье и коснулся кожи. Мельком взглянула на мужчину, выставила одну ногу и бросилась в объятия холода. Он смотрел на меня с восторженным вниманием. За несколько секунд до того, как между нами возникла дверь машины, его губы, казалось, приоткрылись. За секунду до того, как хлопнула дверь, Каран сказал:
– Мятежный Камешек.
Это все, что я услышала, прежде чем автомобиль скрылся из виду.
Глава 2
Через некоторое время вся боль смешалась воедино, и я научилась молчать. Из воспоминаний, запавших в сердце, невозможно было разобрать, какой на этот раз показался обломок. К сожалению, ни в одной священной книге не описали боль девушек, прижимающих к ранам собственные руки в попытках остановить кровь и уткнувшихся головой в подушки, чтобы приглушить рыдания.
Мне не хватало тех резких вздохов, которые я делала сквозь плач.
Я больше не могла плакать.
Меня не понимали, хотя я и не пыталась объяснять. Но знала. Даже если бы рассказывала им до тех пор, пока не отвис бы язык, они бы не поняли. Чтобы услышать мертвого человека, нужно самому быть мертвым.
Пока лежала на своей кровати и молилась всеми известными мне молитвами, чтобы заснуть, между горлом и грудной полостью возникла боль. Ее я уже ощущала раньше.
В этом доме я не дышала, а только испытывала боль.
Зазвонил домашний телефон. Сосредоточила взгляд на потолке, медленно обдумывая то, что происходило в моей голове. Торшер, купленный мной на рынке подержанных товаров, стоял между окном и кроватью, пытаясь осветить комнату слабым огненно-оранжевым светом. Тень моего тела, лежащего на кровати, падала на противоположную стену. Я могла различить даже тени своих ресниц.
– Ты и эти девки, похожие на тебя, сосут мою кровь, как пиявки!
Мой взгляд все еще был устремлен в потолок, когда раздался крик отца. Хотя дверь была плотно закрыта, он кричал так громко, что казалось, его голос звенел в моем сердце.
– Вы не дали мне насладиться молодостью! Будь благодарна, что я позволяю тебе жить в этом доме!
По моему мнению, он никогда не любил ни меня, ни Дефне, ни нашу мать. Даже если и любил, я этого не помнила. Возможно, эти воспоминания я спрятала в самых безлюдных уголках грязных полок своей памяти и позволила им задохнуться поднимающейся пылью.
Телефон прозвонил еще несколько раз, а затем стих.
– Не кричи, – прошептала мама. Ее горько пахнущее дыхание словно струилось на подушку, на которую я положил голову. – Девочки проснутся, пожалуйста, не кричи. Дефне очень впечатлительна, Мехмет, умоляю тебя, не заставляй ее плакать. Она плачет даже во сне.
Способность матери сохранять спокойствие иногда действовала мне на нервы. Говорила ли она обо мне или только о Дефне? Ладно, обо мне не вспоминали. Только Дефне. Мама, отец и я это прекрасно знали. Они не думали, что меня волновали их ссоры. Мне это было удобно. Конечно, каждый человек хотел бы, чтобы о нем заботились и защищали. Время от времени я все же страдала от отсутствия внимания, но поскольку понимала, что мне достаточно обнять себя, чтобы справиться со всем, то решила никого не пускать в свой нарисованный круг.
Не могла пустить.
– Очень меня волнует, проснутся эти твари или нет! – крикнул отец.
У меня не было сомнений, что Дефне сейчас не спала. Я знала, что она плакала.
– Пусть проснутся, есть ли у них еще какие-нибудь дела, кроме сна? Только едят, пьют и ложатся спать! У них хреновые факультеты, кем они станут после выпуска? Смогут ли найти работу?