— Что ты, чёрт побери, делаешь? — подложив ладонь под голову, он спросил, не скрывая удивления, смотря на неё с насмешливой добротой. Определенно, ему понравилась её выходка.
— Оставляю тебя себе — улыбнулась она, потянулась к его губам, и стала жарко, сладостно, его целовать. Как обычно с ней это бывало, она не могла остановиться, даже когда они оба начали задыхаться, и у них снова был бы секс, определённо да, если бы он мягко, но с достаточной уверенностью, не отстранил бы её от себя.
— Что такое? — она виновато взглянула на него, снова начиная беспокоиться, что он утомился от неё и скоро всё прекратит, пошлёт её к чёрту.
— Я голоден, Джуд, — к счастью, он улыбался, и было не похоже, что сердится.
«И между нами сегодня больше не будет секса. Хватит».
Она поклясться была готова, что слышала, что он подумал, слышала его голос в своей голове, и вздрогнула, стараясь отогнать от себя наваждение. Но избавиться от него оказалось задачей не такой уж лёгкой.
Джуд уставилась в стену, глубоко дыша. Он должен был заметить, что что-то не так, и, конечно, поинтересоваться, что происходит. Не то, чтобы это была его обязанность, но, когда человек, находящийся рядом, улетает из реальности внезапно, нужно спросить, куда. Джуд, во всяком случае, так и делала, когда задумчив и отстранен бывал он.
Но Гарри был другим. Он поднялся с постели, оставляя мятый след после себя, и проступившие следы спермы тоже, натянул футболку, идеально наглаженную (она ни разу не могла припомнить, чтобы видела его в мятых или небрежных вещах), и, не заботясь ни о трусах, ни о том, что надо бы надеть тапки, босыми ногами пошлёпал на кухню.
Джуд трусики надела, укутала плечи халатом, который слабо подпоясала, расчесала волосы, и, перестелив бельё, унесла грязное в ванную. Она думала, что однажды таки решится хотя бы раз на это хулиганство, решится, и сохранит себе бельё, хранящее его след — чёрт его знает, как она объяснит это Уиллу, и сможет ли объяснить, но, Боже, ей нужно, чтобы частичка его всегда была с ней. Что ещё, свидетельствующее о том, насколько они близки, кроме как не простынь со следами спермы, это может быть?
Этот мужчина сделал с ней нечто невероятное, изменил так кардинально, какой она, скромная, зажатая, краснеющая уже от одного слова «секс», даже если оно только пришло в её мысли, теперь она изнывала от постоянного желания, становящегося тем острее, чем дальше они были друг от друга, и её фантазиям можно было бы спокойно присваивать титул самых развратных в мире. Если бы порно-режиссер задумал бы снять на их основе кино, более грязной порнухи мир ещё не видывал бы. Но то, что раньше её бы смутило, сейчас вызывало лишь одно неистовое желание — улыбаться, заливаться счастливым смехом, радоваться. В конце концов, она была влюблённой женщиной, почему бы ей не наслаждаться этим состоянием? Это естественно, а что влюблена она была совсем не в своего мужа — в мире много счастливых семей, и каждая семья несчастлива по-своему. И потом, у неё тоже должны быть собственные тайны, разве нет?
Она входит в кухню, жадно вдыхает разливающийся запах, только теперь осознав, что тоже проголодалась. Он жарит яичницу, неспешно помешивает её на сковородке. Она отправляет простынь в стиральную машинку, и, подойдя вплотную к нему, сунет руки под футболку, укрывая его в капкане из объятий. Не то, чтобы он выразил как-то свою радость от её присутствия, но не отталкивает, и остаётся весьма спокоен.
— Гарри — шепча его имя, она ласково целует его в затылок, щекочет дыханием его волосы.
— Есть будешь?
— Угу.
— Хорошо.
Он делает огонь сильнее, отходя на полшага от печки.
Джуд обвивает его за шею, утыкается головой ему в плечо, закрывает глаза. Так она готова стоять вечно, вдыхать запах его тела, что всегда сильнее после секса, щекотать волосинки на его спине, ныряя в них носом, целовать родинки на его позвоночнике. Он не противится, дышит спокойно, помешивает яичницу, переворачивая её на другую сторону.
И снова в её мысли врывается картинка, поразительно зримая, которая уводит её от реальности далеко-далеко, на другую планету. Маленький мальчик, которого мать называет Тетой, носится по красным полям, воздевая руки в небо, заливаясь смехом, и счастливо жмурится, глядя на палящее солнце. Ощущение свободы, которое он при этом испытывает, так реально, так зримо, чувственно, что передаётся и ей, каждой её клетке. Её накрывает волной свободы и радости, и тоже хочется счастливо хохотать, покрывая его быстрыми, торопливыми поцелуями.
Это имя — Тета — пришло к ней внезапно, впервые ворвалось в её память, и сладко ласкает слух. Оно тёплое, приятное, пахнет детством и беззаботным теплом.
— Кто такой Тета? — когда она попробовала его на слух, то рассмеялась, радостно и свободно.
Оно восхитительно звучит, лучше даже, чем когда просто о нём думаешь. Оно родное.
Яичница готова, Гарри выключает печь, поворачивается к ней и, взяв её лицо в ладони, внимательно смотрит в глаза, проникновенно, заискивающе. Она уже хорошо знает этот взгляд — он заинтересован.
— Что?
— Я словно видела перед собой маленького мальчика, который бегал, счастливый, по красным полям, и заливался смехом. Мать звала его Тетой.
Он вдруг отворачивается — резко, быстро. Если бы такое вообще было возможно, Джуд бы сказала, что он словно боится расплакаться. Оба сердца в груди тут же замирают, она дышит тяжело, словно крадя каждый вздох у собственных лёгких.
— Я, значит, не сумасшедшая, — почти твёрдо, почти уверенно, говорит она, — скажи мне, что ты тоже понимаешь, о чём я говорю, что это не просто воображение моё разгулялось.
Взяв в ладони его гладко выбритое лицо, она пристально смотрит ему в глаза, встревоженные, воспалённые внезапной, резкой болью, не давая шансов отвернуться.
— У нас с тобой, у обоих, по два сердца в груди, и я не встретила ни в одном справочнике, ни на одном сайте, описания такой болезни. Когда я рассказываю тебе о своих определенно реальных фантазиях, ты начинаешь волноваться, и даже не пытайся сказать мне, что это не так, потому что я не поверю. Я знаю, никто не поверит мне, но эти фантазии так же реальны, как и то, что вчера вечером я ходила в магазин, и кормила за углом его голодного грязного кота. Это словно происходило со мной однажды, в прошлом. Я уже испытывала это. Все эти события уже были.
Он хочет отвернуться, наверное, стоит ей только ослабить хватку, убежит. Но нет, она умеет быть цепкой и хищной, если ей действительно что-то нужно.
— Я сейчас вернусь. Погоди.
Она почти убегает, врывается в спальню, где ещё пахнет его потом, открывает верхний ящик стола, который стала с некоторых пор запирать, швырнув ключ на стол, судорожно вцепившись в толстую тетрадь с пейзажем гор на обложке, несётся назад, громко хлопнув дверью.
Его она застаёт уже абсолютно спокойным, сидящим за столом, и накалывающим яичницу на вилку. Он бросает на неё удивлённый небрежный взгляд, по губам пробегает быстрая, почти мимолётная, ухмылка.
— Прочти это — твёрдо выдохнув, она кладёт тетрадь перед ним, в миллиметре от его тарелки, и смотрит на него максимально категорическим взглядом. — Я хочу, чтобы ты прочёл это.