Гарольд Саксон был словно человеком без прошлого. И странный, невнятный ответ на её запрос о нём в маленькой школе его городка, увы, лишь укрепил её подозрения.
— Джуд, ты вдруг вспомнила, что ты — величайший художник? — мягко улыбаясь, спрашивает он.
— Прости, что? — вздрогнув, Джуд выходит из ступора, и смотрит в его глаза.
Они уже садятся за забронированный ранее столик, причём, он галантно отставляет стул для неё. Он заказывает курицу для неё, устрицы для себя, греческий салат, и бутылку «Шардоне», ворча, что предпочёл бы коньяк, но здесь нет хорошего варианта.
— Ты на меня так смотрела только что. Дыру можно прожечь.
— Я задумалась, — улыбается она, — прости.
Он кивает.
— Ну вот, — теперь мягкая улыбка на его губах сменяется озорной, — а я уже обрадовался. Думал, ты хочешь меня нарисовать, и вот-вот предложишь мне быть твоей моделью. Ведь я такой красивый, чего же зря красоте пропадать-то?
Она смеётся. Хохочет заразительно, и он улыбается тоже. Она любит, когда он так улыбается. Сразу становится понятно, что перед ней обычный человек, а не самовлюбленный монстр. Сразу становится уютно рядом с ним.
Взяв его за руку, она ласково гладит ладонь.
— Мне нравится эта идея. Но я совсем не умею рисовать.
— Трагедия, — театрально вздыхает он, — искусство так много теряет. Не увидеть теперь ему моей божественной красоты.
— Продолжишь стебаться, — хохоча, парирует Джуд, — и я в тебя тарелкой запущу. Здесь будут оливки, ты их любишь. Но, кажется, большая их часть рассыплется по полу.
— И заплатишь штраф, — деловито кивает Гарри, — а потом я тебя ещё и отшлепаю, за непослушание, дорогая.
— Я не против, чтобы ты меня отшлепал, просто так, без причины, — чувствуя, как краснеет, тихо отвечает Джуд.
— Я это запомню — кивает он.
Она не даёт тишине надолго воцариться между ними. Осторожно взяв его за руку, она с мягкой улыбкой на губах, произносит:
— Расскажи мне о нас, Гарри. Каким было наше детство? Я почти ничего не помню об этом. Воспоминания приходят крошечными отрывками, так, что я даже разглядеть их не могу.
— Что ты вспомнила?
Она посмотрела вниз, себе под ноги, растерявшись на миг. Затем снова взглянула на него — открыто, улыбнувшись на короткое мгновение.
— Я помню, что очень любила физику в школе. Но сейчас почти ничего не могу вспомнить. Точнее, у меня всё в голове перемешалось. Систематизировать свои знания я не могу. И ещё, кажется, увлекалась механиком. Вспомнила недавно, как мы с тобой прогуливали уроки, — Джуд запнулась, — но я не уверена, что эти воспоминания — мои, а не какой-то бред. Потому что я вижу себя в образе мальчишки всякий раз, когда воспоминания из детства приходят, а трава, в которой мы бегали и кричали, чтобы достучаться до небес, наверное, почему-то оранжевая. Разве так бывает? Может быть, только на другой планете. Может, мы марсиане, Гарри?
Она радостно хихикает, и Гарри улыбается тоже, вот только его улыбка совсем не весёлая.
— Ты просто другая, Джуд.
— А ты? — она глядит на него с нескрываемой тревогой и болью.
Он кивает:
— И я другой.
Она знала это сразу, едва открыла глаза в больничной палате, и улыбнулась ему, держащему её за руку. Но почему это так больно — что они отличаются от остальных?
Быть другим — всегда больно, Доктор.
Джуд мотает головой, гоня очередную навязчивую идею об этом проклятом Докторе. Она его уже практически ненавидит.
— Я вижу себя мальчишкой, — продолжает она, как на исповеди, — меня называли Тета. Не знаю, почему. И ещё есть какая-то Дека, но я не понимаю, что это. И как это связано — если связано — с числом «десять».
Она выдыхает, поджимает губы.
— Я запуталась. Совсем уже ничего не понимаю.
Гарри вдруг берёт её за руку, и аккуратно целует запястье. Оба сердца в груди начинают стучать в безумном ритме.
— Понимаешь, — она волнуется и облизывает пересохшие губы, — я много читаю. Биографии известных людей, в том числе. Но, когда я читаю Шекспира, либо о нём, то думаю о том, что видела его неудачником, пока ещё «Глобуса» даже не было. И что это я помогла ему с этой идеей. У доктора Харриса есть ассистент, которую пару раз заменяла некая Марта. Я готова поклясться, что знаю её. Что это мы вместе видели Шекспира. Я дважды видела её, уже после того, как она пришла в мои воспоминания. В первый раз почти спросила, что она знает об этом, о человеке, называющем себя Доктором, но пришла моя очередь идти на приём, а, когда приём закончился, я вышла, и она была в окружении людей, что-то им объясняла. Когда я увидела её потом, во второй раз, то подумала, что, если скажу: «Привет, это со мной ты ездила в Лондон, когда там жил Шекспир, только я тогда была мужчиной, а ты не замужем, и влюблена в меня, помнишь Доктора, Марта?», меня отправят в психушку. Потому что это даже для пациентки психоаналитика странно.
Она только заметила, что буквально вонзилась в его руку, но Гарри не подавал виду, что ему больно, а внимательно слушал её.
— И ещё. Так со многими иконами искусства. Во мне, к примеру, будит чувства не столько музыка Элвиса Пресли, сколько воспоминание, как в нашу встречу однажды мы обменялись очками. Я знаю, что всё себе придумала. Но эти фантазии так реалистичны, что я начинаю запутываться, в каком мире живу.
— Фанаты часто себе придумывают истории, как встретятся с кумиром, что ему скажут, и как будут пить с ним виски и целоваться взахлеб, — Гарри смотрел на неё так спокойно, как будто в этих рассказах не было ничего странного и необычного, — может, и у тебя так же? Мечты смешались с реальностью, а память просто играет с тобой?
— Я никогда не была фанатом Агаты Кристи, но мне кажется, будто я видела её, — Джуд помотала головой, — и ещё я обожаю «Нирвану», но никаких подобных историй о Курте Кобейне ко мне не приходит.
— Ну, он ведь покончил с собой.
— И что? — Джуд пожала плечами, — Агата Кристи, и Шекспир, и Элвис — они все тоже давно мертвы. Я не думаю, что причина в смерти.
Они молчали. Он отчего-то смотрел на дверь, хотя продолжал держать её за руку. Джуд наклонилась вперёд и с мольбой произнесла:
— Расскажи мне, что ты обо мне помнишь, Гарри. Пожалуйста. Я знаю, что мы с тобой связаны с самого детства, хотя почти ничего не помню об этом, и мне кажется, что тот мальчонка во мне уже давно мёртв. Но, если ты не поможешь мне, не расскажешь, я сойду с ума. Я знаю, что однажды, этот виртуальный мир Доктора, которого я почти что ненавижу теперь, вытеснит мою реальность, и я никогда больше не вернусь. Я не хочу быть чокнутой, Гарри. Помоги мне.
Они не притронулись к еде, только он сделал несколько глотков вина. Отпустив её руку, Гарри стал апатично копаться в тарелке салата, а устрицы, похоже, перестали его интересовать.
— Мы знакомы с детства, я тебе уже говорил, — он начал осторожно, как бы крадучись, избегая при этом смотреть в её глаза, — я встретил тебя, когда тебе было девять. И да, мы тебя называли Тетой. Ну, ты сама так представлялась всем, не знаю, почему.