— А тебя звали Кощей, да?
— Ага, — кивает он, — прочитал русскую сказку однажды, и понеслась. Ну, я, по версии наших с тобой одноклассников, чах не над златом, как оригинальный Кощей, а над знаниями. И не очень любил кому-то помогать, кроме тебя.
Он выглядел беспечно, но Джуд уже знала, что это маска — выдавали сутулые, сжавшиеся, напряженные плечи.
— И да, ты очень любила физику. Но была неорганизованной. Так что, часто приходилось подтягивать тебя, готовить к экзаменам, ну, или просто давать списать, пока ты была захвачена очередной идеей, как спасти мир.
Эти воспоминания были тёплыми. Его голос тоже был тёплым и Джуд улыбалась. Она слушала так внимательно, что даже запоминала каждый его вздох. Он, наконец, съел немного салата, и принялся ковырять устрицы. Джуд снова коснулась его руки и ласково погладила её.
— А Дека? Это как-то связано со школой?
— Да. Компания самых умных школьников. Мы с тобой входили туда.
Эти воспоминания правдивы. Джуд испытала невероятное облегчение. Вздохнув, она мысленно поблагодарила все небесные силы за то, что оказывается, была не настолько сумасшедшей, как сначала казалось, а потом вдруг начала понимать, что ещё ей пытается сообщить её память.
— Мы с тобой были близки? В смысле, мы были влюблены друг в друга? С детства?
Он, только что жующий салат, резко глотает. Потом смотрит на неё так пристально, что ей становится отчего-то неловко. И, будто что-то решив для себя, кивает:
— Я был влюблен в тебя, уж точно. Ты была такой… В общем, в тебя невозможно было не влюбиться.
— Какой я была? — с нескрываемой жадностью спрашивает она.
Он улыбается. Пожалуй, это — первая действительно счастливая улыбка, которую она видит, с тех пор, как опомнилась в больничной палате.
— Фантазёркой. Сорванцом. Страшно любопытной. Непоседой. Немного двинутой, даже по меркам Деки — нас всех называли странными, но ты, видимо, была предводителем странных. Всюду сунула свой любопытный нос, и мне приходилось вытаскивать тебя из неприятностей. То есть, — он рассмеялся, — сперва я пытался тебя из неприятностей вытаскивать, а потом мы влипали в них вместе.
— Я не помню никого из других наших друзей.
— Вспомнишь. Наверное, время ещё не пришло.
— Мне бы хотелось найти этих людей. Возможно, если я их встречу, то вспомню что-то ещё.
И он вдруг становится мрачнее тучи. И отодвигает тарелку.
— Они погибли, Джуд. Мы с тобой — единственные из нашей компании, кто сейчас жив.
— Что — все?
Она мотает головой. Не верит в это.
— Да. Восемь человек мертвы. Восемь наших друзей.
— Мы молоды. Как такое может быть?
Он пожимает плечами, и выходит очень, очень дёргано:
— Автокатастрофы. Смертельные болезни. Несчастные случаи. Самоубийства. Войны (его голос вздрагивает). Убийства. Люди умирают по разным причинам, Джуд, ты же знаешь.
Она не хочет верить. Ни за что не поверит. Это слишком неправдоподобно, слишком неправильно, слишком странно. Такого не может быть.
Она смотрит на него. Он снова вернулся к еде, кушает устрицы. Жуёт медленно, задумчиво глядя перед собой. Может, он ей солгал насчёт друзей их детства? Может, он пытается что-то от неё скрыть? Или от чего-то уберечь?
— Скажи мне, как их звали. Я хочу поискать сведения о них.
— Нет, — звучит бескомпромиссно и твёрдо, — ты должна сама вспомнить.
Она злится. Стучит кулаком по столу, от чего тарелка подпрыгивает, не в силах себя сдержать.
— Столько времени прошло, но я ничего не помню. А, если вспоминаю, то делаю это так медленно, что буду ждать до старости.
— Восстановление после травм — процесс сложный, Джуд. Понадобится время. А ты им не повелеваешь.
Он снова как-то странно смотрит на неё и вздыхает, тая вздох.
— Сколько времени нужно ещё? — она в отчаянии и не скрывает этого. — Я не могу ждать вечно. И мне всё равно, что говорят врачи. Это ненормально. Я, как будто, своё лицо потеряла. Знаешь как это, Гарри — жить без лица?
— Я знаю, каково жить с множеством лиц.
— Что ты хочешь сказать?
Он снова пялится на неё так, будто борется с собой, чтобы не проболтаться. Ей знаком этот взгляд. Именно так она смотрит на Уилла, когда тот снова заводит разговор о том, что она ему изменяет. Именно такой взгляд у неё бывает, когда она хочет рассказать ему правду. Хочет признаться.
— У меня бизнес, Джуд, — он пожимает плечами, возвращаясь к ужину, — это именно то дело, для которого нужно много образов. С подчинёнными один, с покупателями другой, с прессой — третий.
Он лжёт. Прячется за маской. Пытается скрыться.
— Бизнес, ну да, — кивает она, пробует курицу, но вкуса не чувствует, — об этом я тоже хотела поговорить. У тебя успешная компания, но не настолько, чтобы ты тратил деньги на благотворительность, носил все эти дорогие вещи и ужинал в дорогих ресторанах. Не нужно быть гением, чтобы понимать это. Откуда деньги, Гарри? Родительский капитал, наследство, или…?
Он склоняется вперед, так, что она почти чувствует его дыхание и запах, и снова становится тем, от которого она хочет бежать, и которого хочет целовать без остановки, одержимая собственными демонами:
— Вот это — точно не твоего ума дело.
— Прости, — она, упрямясь, кусает губу, — но я вовсе не хочу знать, что полюбила бандита. Я вижу, что ты — не пай-мальчик, Гарри. Но не хочу верить, что сплю с каким-нибудь нарко-дилером. Только преступника мне не хватало.
— Хуже, Джуд, — судя по взгляду, которым он её одаривает теперь, это очередная насмешка, — ты спишь с монстром. Но что-то убегать ты от меня не торопишься. В этот раз.
Да. Не смогла бы убежать, даже если бы попыталась.
— В этом и проблема, — она вздыхает, сдавшись, — я не хочу бежать от тебя. Всё, что я хочу сейчас — это правда. Мне нужно знать правду.
— Ты всё вспомнишь, и без моей помощи.
— Не уверена.
— Абсолютно точно.
Он допивает вино и отодвигает стакан.
— Пойдём потанцуем?
Ясно. Разговор окончен. Хорошо, хоть сейчас не убегает.
Джуд соглашается, кивая. Он берёт её за руку с мягкостью и щемящей нежностью, она восторженно выдыхает. Всё внутри замерло, будто в ожидании. Чего? Хотела бы она сама знать.
Живая музыка. Они танцуют медленно, двигаясь под плавные ритмы саксофона. Джуд закрыла глаза, прижимается к Гарри щекой, а он же, напротив, сосредоточен, осторожно обнял её за талию, и ведёт.
— Это очень плохо, что я не повелеваю временем, — улыбаясь, шепчет она, — всё на свете отдала бы, чтобы остановить это мгновение. Остаться в нём вечно.
Он вздыхает, отчего-то грустно. Джуд ласково целует его в висок.
Больше они не возвращаются к столику. Она берёт сумочку, он просит счёт, и, едва его приносят, кладёт в книжонку несколько крупных купюр. Берёт её за руку, второй обвивая за талию, и уводит в холл. Помогает надеть пальто, целуя в плечо.
— Простите, сэр, мисс, — запыхавшийся худенький мальчонка-официант (наверняка, школьник или выпускник) настигает их у самого выхода, — вы не доплатили сто долларов. Вот, пожалуйста.
Он протягивает счёт.
— Это какое-то недоразумение, — улыбается Джуд, отчего-то испытав жуткую неловкость, — дайте посмотреть.
— Мы всё оплатили, — мягко отстранив её, Гарри выходит вперёд, — пересчитайте внимательно.
Он смотрит, словно коршун, не отводя взгляд, пока официант пересчитывает, и заливается краской.