Натянув дежурную улыбку (как хорошо, что сейчас она настолько глупа, что не замечает фальши), он подходит к постели, на которой, кажется, отпечатки его тела останутся навечно, берёт её за руки и тянет, заставляя встать. Она подчиняется, замерев теперь уже от восторга, трепыхаясь в его ладонях, будто сорванный цветок. Заглядывает ему в глаза, как покорный щенок, ожидающий указаний и следующих за ними в случае успешного выполнения, ласки. Он даёт ей эту ласку, аккуратно проведя кончиками пальцев по щеке, но, когда она почти плачет, с трудом контролируя дыхание, испытывает не былое удовольствие от обладания, а раздражение и желание немедленно свернуть ей шею. Впрочем, не делает этого — у него другие цели. И, в конце концов, не время.
Воспоминания, болезненные и нервные, снова бьются в висках, будто птицы в клетках. Это память о другом существе, вовсе не о том, в какое она сейчас превратилась. Но ему достаточно, чтобы возбудиться.
Он легко проводит языком по её горящему уху и целует мочку несколько раз, горячо шепча:
— Я хочу трахнуть тебя перед зеркалом.
Это не просьба — приказ, и они оба знают об этом. Она не просто кивает, но и с величайшим восторгом выдыхает сладкое: да. Она ждала этого целую вечность. Так теперь тянется для неё время, пока они не вместе.
Он берет её за руку и ведет к зеркалу, а она следует, замершая, не смея даже поднять голову, чтобы посмотреть ему в спину. Овца, которая рада тому, что её ведут на заклание. Остановившись перед зеркалом, он обнимает её за худенькие бёдра. Всего лишь расстегнуть пару пуговиц на лёгком домашнем платье и стащить вниз маленькие трусики (она не надела лифчик) — и она в его власти, окончательно и бесповоротно, на пару часов. Но Мастер медлит. Теперь ему мало просто наблюдать её обнаженное тело и полный восторга взгляд, и перекошенный от удовольствия в крике рот, когда он её трахает. Сегодня нужно что-то ещё.
Но он всё не может придумать, что именно. Он отупел. То, что стало понятно при встрече с будущим «я» — Мисси — сегодня ещё раз подтверждается, становясь прописной истиной, которая страшно бесит. Мысли гуляют обрывками в его обленившемся мозгу, но нет ни одной чёткой, за которую можно было бы зацепиться. После напряженных раздумий и, как следствие — её напряженного ожидания, одна, появившаяся внезапно, его всё-таки забавляет.
— У тебя есть вино? — спрашивает он и коротко целует её в затылок.
— Да — с готовностью кивает она, отойдя на полшага, собираясь принести.
— Я сам принесу. Оно в холодильнике?
— Да. На нижней полке сбоку. Французское. Как ты любишь.
— Хорошо.
— Мне стать на колени? — в этом вопросе звучит тайная надежда, но он не хочет разбираться, какая — что его ответ будет утвердительным, или что он не станет больше её так мучить.
Ему плевать. Это его сейчас не интересует.
— Нет, — коротко бросает он и уходит в кухню.
Возвращается через пару минут с бутылкой отвратительного пойла, для продаж названного французским вином. Как хорошо, что оно понадобилось вовсе не для того, чтобы его пить.
Она стоит у зеркала, там, где он её оставил, и растеряно скользит по нему взглядом, не особо внимательно разглядывая собственное отражение. Мастер не уверен, что она видит, как похудела и осунулась и находит себя больной. Вряд ли он допустил бы, чтобы она это понимала. Когда он снова подходит к ней, обняв за бедра и притянув к себе, к члену, который практически не эрогирован, она реагирует так, будто он только что в неё излился, восторженно и с придыханием дыша. Отлично, что ещё не растерял умения внушать то, что ему нужно. Она — идеальный способ практиковаться.
Следующая мысль нагрянула в голову неожиданно, но очень понравилась. Пошарив глазами, он находит на спинке кресла у окна, красный платок — в точности там, где он оставил его при прошлой встрече. Тогда он завязал ей им глаза, но сегодня у него есть идея получше.
— Что ты хочешь сделать? — тихо спрашивает она, и голос её дрожит. — Мне бы хотелось на тебя смотреть. Пожалуйста.
Не успев закончить предложение, она опускает голову, как животное, которое сейчас станут бить. У него, впрочем, нет никаких подобных желаний, потому он только снова коротко целует её в затылок.
— Я не собираюсь завязывать тебе глаза, Джуд. У меня есть идея получше на сегодня. Она не спрашивает, какая, явно боится, но во взгляде заметно нетерпение. Это забавно и умиляет. Усмехнувшись, он отпускает её от себя, но лишь для того, чтобы связать красным платком за спиной её руки. Она теперь, точно узник, в кандалах, хотя мягких и приятных. Но сегодня он категорически не хочет, чтобы она к нему прикасалась.
А потом он начинает её раздевать. Пояс без сопротивления падает ей под ноги, маленькие петельки сдаются под легким нажатием пальцев. Крохотные трусики, в которые он залез немедля, не теряя времени и словно случайно коснулся клитора, услышав, как она отзывается восторженным полу вздохом, спущены до колен.
— Держи их, любимая, — с легкой хрипотцой говорит он, — не то я свяжу тебе ноги. Поняла?
— Да, — покорно кивает она, — я буду их держать.
— Хорошо — отвечает он, но удовольствия не получает. Скорее, раздражен.
Он раздевается, нарочито медленно, чтобы следить за её реакцией. Она открыла рот, снова дышит через раз, напряженно следит за ним глазами, будто юная девушка, только что познавшая красоту мужского тела. Всегда один и тот же взгляд. Который опостылел.
Так же медленно он открывает бутылку. Надежда, что в её взгляде промелькнет хотя бы интерес, а не утомившее его восхищение, оказалась тщетной. Она следит за ним с такой жадностью, точно он считает деньги, но с ней не делится.
Минутная передышка, когда их тела сосуществовали на некотором расстоянии друг от друга, окончена. Мастер снова подходит к ней, зарывшись пальцами в волосы, цвета спелой пшеницы, прижимая её к себе спиной. Этот миг проникновения в её сознание, пока она не понимает, что он делает, всегда приносил ему истинное удовольствие, сильнее даже самого потрясающего оргазма. Но ничего не принёс сейчас. Мысли, сведенные к одной об обожании его драгоценной персоны и жаждой наслаждаться им вечно, так достали, что хочется расколоть её голову, как орех. Если это не прекратить, он именно так и сделает, вопрос решён. Смутное воспоминание-вспышка о синей полицейской будке, названия которой она не помнит, отправлено к чёрту, как ненужное, ложное, и записано в бредовые идеи. Он ненавидит её за это.
Ненависть выражается в бурно пролитом на её худое тело вине. Красные дорожки расцветают на коже, подобно весенним макам, ползут тонкими змейками вниз, повторяя изгибы и задевая родинки. Она дышит рвано, пока явно не разобравшись, чувствует ли восторг, настороженность от новой игры или страх. Зрачки расширены, глаза широко открыты. Она больше не смотрит в зеркало, глядит на него, с удивлением повернув голову.
Он проделывает это снова, теперь купание в вине, очевидно, станет его трюком. Правда, вряд ли у него когда-нибудь будет возможность его повторить. Она рвано дышит, шумно, полной грудью, но пить вино, когда-то льется почти что ей в рот, не пытается — не то от шока, не то, что не желает. Скорее всего, первое — Мастер не оставил ей шансов иметь собственные желания.
Она ёрзает. В другой раз он, быть может, отшлепал бы её за непослушание, но теперь нет особого желания её трогать. Он понимает это, пока его пальцы лениво скользят по её бедру и промежности. Приготовившись получать наслаждение, она разочарованно замирает, когда он вынимает ладонь из её междуножья, в котором пламя вулкана вот-вот разгорится.