Он создал ей фальшивую личность, придумал фальшивое имя и, дабы она не зудела над ухом, как оса, постоянно, круглые сутки, выдал замуж за идиота, которого легко можно было убрать, как только придёт время. Люди ужасно глупы — несколько зигзагов в их жалких мыслях, и они уверены, что абсолютно чужое существо — любовь всей их жизни. Доктор, теперь уже Джуд Хопкинс, пошла замуж за самого глупого землянина на свете спустя всего две недели после знакомства.
Он поддерживал в ней уверенность, что мистер Смит — самый лучший друг на свете, что они с детства вместе, и это решение — лучшее и максимально удобное для неё. Он же не давал шансов её истинной личности пробудиться, а, когда она, стесняясь, рассказала о том, что иногда ей приходят в голову странные мысли о странных вещах и странных путешествиях, он её высмеял — по-дружески, как взрослый человек подтрунивает над маленьким наивным ребёнком. И убедил сжечь дневник, где она записывала свою память, прорывающуюся в порабощенный им мозг в виде снов.
Ему несказанно повезло. Все спутники Доктора были если не мертвы, то слишком заняты своей обыденной жизнью, чтобы ежесекундно помнить странного чудака с Галиффрея, никто не видел его в этом теле, никто не знал, что это за странная блондинка с улыбкой младенца и глазами нежной лани. Никто бы не стал искать Доктора, даже если бы очень захотелось. Он был хозяином положения.
Приобретая себе покорную и глупую игрушку, Мастер был уверен, что теперь-то уж точно выпьет свой триумф до дна. Разве он не хотел владеть Доктором без остатка? Разве не этого они всегда требовали друг от друга, но никогда не шли на уступки? Он победил, как всегда, но эта победа была самой великой и самой важной из всех.
Время показало ему, как сильно он ошибся. Покорная рабыня, прилипшая как муха, не смеющая дышать без его позволения, очень быстро наскучила. Даже в плену, жалкий, его старый друг-враг не был сломлен. Он противился, спорил, не сдавался, изводил его и себя. Мастер скучал по их спорам и состязаниям. Почти выл от желания снова увидеть его, непокорного. Глупая послушная блондинка без личности, без характера и почти без мозгов, утомила его.
Он больше не хотел её. Он хотел Доктора.
А, значит, пора поставить на фальши точку. Время было самым подходящим. Время пришло.
Неизвестно, сколько бы ещё он раздумывал над этим, если бы не лицо простофили, показавшееся в комнате, его застывший взгляд, тяжелые шаги и крики, которые раздались почти тот час из кухни.
Мастер сел, надел рубашку и стал медленно застегивать пуговицы, одну за другой. Он приготовился быть свидетелем желанной картины, которая, как бы не было дурно его настроение, обещала его занять.
Смит тащит её за руку в спальню, вцепившись ей в волосы грубо хватает за плечи, трясёт, как желе, словно белый флаг на холодном ветру. Забавно, но даже ему, хилому, слабому и нерасторопному, она не в силах противиться. У неё больше нет сил, совсем.
— Уилл, — только шепчет она, почти одними губами, едва тянет голос, похожий на писк новорожденного котенка, — Уилл, что ты делаешь?
Он брезгливо отбрасывает её от себя. Как бы он не был нерасторопен, его силы хватило, чтобы она упала и больно стукнулась головой об угол кровати. Она начинает плакать — беззвучно, но плечи дрожат.
Простофиля судорожно хватает снятый с её запястья кладезь с воспоминаниями и быстро, в ускоренном темпе, пересматривает. Он смотрит всё — каждую её измену, и эту, сегодняшнюю встречу, тоже. Лицо при этом дёргается, а тело дрожит, как будто вот-вот и эпилептический припадок случится.
Он хватает её за плечи и снова начинает трясти.
— Джуд! — вряд ли сам понимая это, начинает рыдать. — Ты изменяла мне, Джуд. Все время, постоянно. Ты предавала меня. Трахалась в каждом углу этого дома, нашего дома! Как ты могла, Джуд? За что? Как ты могла?
— Уилл, — тихо пищит она, пытаясь закрыться руками, как будто крестом, — Уилл, пожалуйста. Я прошу тебя…
Он бьет её наотмашь по щеке, с такой силой, как будто вазу разбить с разбегу пытается. Она снова опадает на пол, как увядший лист.
Мастер встаёт. Это отличный момент, когда никто о нём, кажется, не помнит. Никому нет до него дела. Идёт на кухню, достаёт из набора ножей, стоящих на столе, самый крупный. Возвращается в комнату, где та, что ещё не так давно была Доктором, расхаживает от окна к кровати и обратно, а простофиля горько рыдает, как ребёнок, у которого отняли мороженное. Смит неуклюже встаёт, сжимая кулаки. Смешно. Этот ублюдок явно собирается поколотить своего, как он думает, соперника. Мастеру достаточно одного взгляда, чтобы превратить его в покорную собачонку. На Доктора даже смотреть не нужно — она стала покорной собачонкой уже давно.
Рука тяжело и твёрдо опускается ей на плечо, и она удивлённо поднимает на него пленённый слезами взгляд.
— Любимая, — шепчет он, стараясь, чтобы это звучало с максимальной нежностью, — ты знаешь, что делать.
Он протягивает ей нож. Пару минут она смотрит в изумлении. Закравшееся сомнение (она всё же ещё не настолько низко пала, чтобы легко принимать чудовищные решения) выражается в робком, тихом:
— Но, Гарри…?
— Ты знаешь, что это решение верно, Джуд, — мягко настаивает он, — и оно — единственно возможно.
Она поджимает губы, но нож всё-таки берёт, и рука при этом практически не дрожит, достаточно твёрдая. Она идёт к нему с выправкой солдата, подходит мягко, подкрадываясь, нежно обнимает за плечи. А он всё судорожно рыдает, всхлипывая горько, словно обиженное дитя.
— О, Джуд! Почему? За что?
Мастер отворачивается к окну, борясь с тошнотой — этот цирк ему осточертел.
— Прости меня, Уилл, — подавлено шепчет она, и через несколько минут по отчаянному вскрику, звону металла и глухому стуку упавшего на пол тела, Мастер понимает, что всё кончено.
Ему не хочется отрываться от созерцания стремительно захватывающей небо полной луны. Сегодня будет ясное небо, а у Доктора, наконец, появятся ясные мозги и возможность думать самостоятельно. Не сейчас, позже. Когда наступит финал. Когда она совершит последний шаг к превращению в монстра.
Когда он поворачивается к ней, обнаруживает, что она сидит на постели, нахохлившись, точно маленькая гордая птичка, обхватив себя руками, кусает губы и смотрит в пол — на нём стремительно цветет кровавая гвоздика.
— О, Гарри! — полным отчаяния голосом, шепчет она. — Гарри!
Он не реагирует. На то, чтобы принести мешок и упаковать в него худенькое щуплое тело уходит около получаса. Всё это время она, понурившись, наблюдает, не отрываясь от ужасной картины ни на миг.
— Поехали, любимая, — вернувшись в спальню, когда окровавленные ладони всё же удалось отмыть, решительно говорит Мастер, — пора кончать со всем этим.
========== Глава 3. ==========
Уилл отправился в командировку и, к счастью, пробудет в Шотландии две недели. Она испытывает невероятное облегчение, но вместе с тем — стыд. Уилл славный, добрый, заботливый и очень нежный. Он, вне сомнений, очень любит её и дорожит ею. Всегда готовый прийти на помощь, он проявляет милосердие, с которым ей редко доводилось встречаться раньше. Работает в собачьем питомнике, по выходным, раз в две недели, ездит навещать маму своего покойного одноклассника, оставшуюся к старости в одиночестве, отремонтировал той протекающую крышу и прохудившиеся двери за собственный счёт, любит детей и с восторгом рассказывает ей о своей работе в детском волонтерском лагере три года назад. Ему не нужно говорить, что она устала — он знает об этом сам, подмечает по тому, насколько потух его взгляд, и как она едва волочит ноги в конце дня. Каждый раз, когда он видит её усталость, заваривает ей чай, чаще всего мятный, приносит плед и нежно массирует её затекшие ноги. Он умеет выслушать, молча и внимательно, не задавая вопросов, когда чувствует, что они не вовремя, и поддержать — крепко обнимает, иногда погладив по голове или поцеловав в висок. Уилл улыбается почти всегда и она считает его таким человеком, в котором живут миллионы солнц. Уилл — прекрасный человек, потому, чем дольше они женаты, тем больше она изумляется, что такого хорошего он нашел в ней, равнодушной суке, зацикленной на другом мужчине, точно наркоман на игле, что они целую вечность лучшие друзья.