Когда же сдерживаться стало невмоготу, на секунду как будто убавился звук, кромешная темнота осветилась будничным сумраком, и сквозь этот относительный покой уловил я мгновение тишины. И в прояснённом на миг сознании услышал спокойный размеренный голос. И, хоть голос звучал далеко и еле слышно, я почувствовал его ближе всего, что испытывал. И не знаю, услышал или вспомнил о где-то прочитанном, но запомнил и повторил:
– Создавый мя, Боже, помилуй…
В тот же миг успел разобрать чей-то шёпот. В голове промелькнули обрывки:
– Прислушайся… Вспомни… Зачем?..
Выходить наружу было опасно, оставаться внутри – немыслимо. Подумав о машине, очутился на улице. По ощущению вроде бы всё ещё был день, но мне по-прежнему всюду чудился вечер. И по-прежнему повсюду раздавался гул тварей. Машина стояла за углом собора, на месте, с которого некогда началась погоня за скейтбордистом. Теперь мне пришлось гоняться за своим авто. Как только я подходил к нему, оно оказывалось в другом месте, но всегда в пределах видимости. Передвигаясь со скоростью, неестественной для пешего, я в мгновения преодолевал значительные расстояния. Перед глазами стремительно мелькали и сменялись проспекты, площади, каналы, мосты, перекрёстки, ограды, лестницы. Врезаясь с размаху в гранит и чугун, пролетая сквозь дома и асфальт, кидаясь в тёмные глубины вод, я не только не чувствовал соприкосновения с чем-либо, но словно не ощущал и самого движения. И в то же время, следуя за то и дело перемещавшимся автомобилем, я вынужден был куда чаще оглядываться по сторонам, нежели следить за ускользавшей целью, бессмысленная погоня за которой на самом деле осознавалась мной гораздо менее, чем бегство от преследовавших тварей. Изредка как будто включался свет, и я видел себя идущим вдоль канала, рядом со мной шла фрейлина призрачной царицы, и я слышал её говорок. Видения длились не дольше минуты. Затем я снова погружался в ночь и вскоре догадался, что окружавший меня мрак образовывали злобные твари. Преследуя, они окружали меня плотным кольцом; однако это каким-то странным образом не мешало мне видеть. Я смотрел сквозь них и видел всё, что только можно увидеть ночью. Непрестанно отбиваясь от страшных призраков, я потерял ощущение времени. Моё тело дрожало от жгучего холода, постоянно исходившего от почти обволакивавшей меня безликой рычащей тучи. И сколько часов или дней, а может быть, и лет находился я в этом вихре, определить не представлялось возможности. Казалось, вот-вот, и я растворюсь в этом месиве, но тем не менее, находясь в этой поминутно разраставшейся буре, я не мог ощутить хоть чего-либо нового ни в себе, ни в происходившем вокруг, кроме всё того же безысходного мучительно-бестолкового коловращения, изводящего воя и умопомрачительного холода.
И не то чтобы думать, а даже вспомнить о чём-то не находилось сил. Единственная безотрадная мысль, осаждавшая ум за время этой безвременной, бесконечной и жуткой прогулки, – была мысль о том, что же сделать такого, чтобы перестать быть, чтобы осталась только эта беспросветная тьма. И вот, когда навязчивая мысль овладела мной, я вспомнил, наконец, об одном эпизоде из последних своих ненастных скитаний. Я вспомнил, как вышел из гостиницы, перед тем как оказался в тюрьме, про чёрную воронку, в которую меня засасывало, подумал о том, о чём подумал тогда, и понял, чего хотели от меня твари, куда желали попасть, и, подумав о чёрной дыре, догадался, откуда её начало. В тот же миг вновь услышал шёпот: