— Мама — почти выкрикнула Настя, чувствуя как неосознанное это беспокойство постепенно уступает место какой-то вполне осознанной тревоге, — Мама! — закричала она что есть силы, — Да проснись же ты, в конце концов!
Мать вздрогнула, чуть пошевелилась и, подняв голову, посмотрела на Настю… а Настя, вся похолодев от охватившего её ужаса, поняла вдруг, что никакая это не мать! В кресле, едва различимая в тусклом свете ночника, сидела… Вероника! Сидела и смотрела на Настю… в упор смотрела своими чёрными, широко раскрытыми глазами и было что-то зловещее в этом пристальном её взгляде…
— Здравствуй, Настя! — медленно и как-то отрешённо проговорила вдруг Вероника… голос её был странно чужим, почти незнакомым, будто и не её вовсе голос. — Как ты себя чувствуешь? Хорошо?
— Вероника, ты! — Настя судорожно сглотнула, почувствовав вдруг, что дрожит вся какой-то мелкой противной дрожью. — Ты… ты живая?
— Я мёртвая! — всё также отрешённо и как-то хрипло проговорила Вероника. — А вот ты живая!
Черты лица её вдруг страшно исказились, хриплым гортанным голосом Вероника принялась бормотать что-то быстро и невнятно. Настя не смогла разобрать ни единого даже слова, это был какой-то чужой язык, совершенно ей не знакомый… но что-то ужасное было заключено в незнакомых этих словах, а Вероника бормотала их всё быстрее, всё яростнее… слова словно сами срывались с посиневших её губ, срывались со зловещим каким-то клокотанием и были до краёв полны скрытой угрозой…
А Насте было страшно, так страшно, как никогда в жизни не было. Холодные капли пота, буквально выдавливаясь из кожи, медленно стекали вниз по её помертвевшему от ужаса лицу. Насте очень хотелось вытереть их рукой… и в то же время она боялась даже пошевелиться…
«Это сон! — мелькнула в голове спасительная мысль, — Я всё ещё сплю… а это всё мне только снится?»
— Я мёртвая! — жутко прохрипела Вероника, медленно поднимаясь с кресла… окровавленные посиневшие губы её вновь перекосила зловещая гримаса. — А вот почему ты живая?!
Вся похолодев от ужаса, Настя широко раскрытыми и почти безумными глазами смотрела на медленно приближающуюся к ней покойницу, на алые капли крови обильно усеявшие лоб, щёки, подбородок Вероники…
«Это сон! — в сотый, а возможно и в тысячный раз повторяла мысленно Настя. — Это всего лишь сон… мне необходимо только проснуться! Мне обязательно надо поскорее проснуться!»
Но она всё никак не просыпалась… а мёртвая Вероника была уже совсем близко… синие окровавленные губы её вдруг раздвинулись в жуткой ухмылке, обнажив длинные острые клыки. Знакомые черты лица покойницы стремительно изменялись, теряя всякое сходство с человеческим лицом… на окаменевшую от ужаса Настю смотрела теперь какая-то уродливая кошмарная маска. В довершении ко всему, запрокинув вверх мерзкую свою голову, страшное существо, бывшее некогда Вероникой, завыло вдруг по волчьи, и Настя, не в силах выдержать больше всего этого кошмара, тоже завопила что есть мочи, крепко зажмурив глаза. Ледяные руки покойницы сжали вдруг её горло, и крик захлебнулся, перейдя в хрипение. И Настя поняла, что это конец, что спасения уже нет… и в то же самое мгновение она… проснулась…
И обнаружила, что вновь лежит в кровати, а на стене, над самой её головой, как и прежде, тускло горит светильник.
«Так это был сон!» — с нескрываемым облегчением подумала Настя, вновь закрывая глаза.
Сердце, бешено колотившееся в груди, постепенно успокаивалось. Это только сон… всего только сон…
После всего пережитого не хотелось даже думать. Хотелось лежать вот так целую вечность, просто лежать неподвижно с закрытыми глазами… не засыпать, нет, она боялась уснуть вновь и снова повстречаться во сне с только что исчезнувшим кошмаром.
Куда лучше просто лежать, наслаждаясь тишиной и покоем, и не думать… ни о чём вообще не думать…
Но мысли, всяческие ненужные сейчас мысли так и лезли в голову. Кроме того, было и ещё что-то, неосознанное, пугающее даже… этот червячок сомнения и тревоги точил Настю изнутри… точил, а Настя всё никак не могла понять, что же здесь не так, что её всё же тревожит неосознанно…