От чего он всё-таки спасался? Что произошло в ту ночь там, в комнате, после того, как она, Настя, убежала прочь, счастливо избавившись от кошмара…
Она убежала, а отец Вероники там остался. Она совсем о нём не подумала тогда, не подумала о той страшной опасности, которой он там подвергается…
А если бы подумала, тогда что? Осталась бы там, с ним?
Настя представила себе вдруг, как Вероникин отец, пьяный и безутешно-одинокий, вновь входит в комнату, как подходит он к гробу, усаживается рядом с ним, молча смотрит на мёртвую дочь… и вдруг «дочь» эта поворачивает голову и тоже молча на него смотрит. А потом…
Что было потом, об этом Насте не хотелось даже думать. Воистину ужасными были самые последние мгновения этого вечно пьяного, вконец опустившегося человека, настолько ужасными, что он предпочёл им этот смертельный прыжок в темноту, прекрасно понимая, на что идёт…
«А ведь он спас меня тогда! — ни с того, ни с сего, подумалось вдруг Насте. — Ведь если бы не он…»
Настя судорожно вздохнула.
А может… может, всё это только её горячечные фантазии? Может, и не было ничего такого, и выбросился он из окна исключительно по пьяной лавочке, по алкогольному своему безумию… плюс смерть дочери как-то могла повлиять…
Мать тихо заворочалась на своей кровати, потом она встала, направилась к двери и Настя моментально открыла глаза.
— Ты куда, — тревожно спросила она, — Уходишь?
— Ну, что ты! — мать наклонилась, поцеловала Настю в лоб. — Я сейчас вернусь.
— Ты не уходи надолго! — Настя вдруг почувствовала, как все скрытые, тайные все её страхи вновь зашевелились где-то в самых тайных уголках подсознания, как стремительно ползут они оттуда, сюда, вверх… — Я… мне… мне страшно одной!
— Я скоро! — сказала мать и вышла.
Когда мать осторожно закрыла за собой дверь палаты, Настя едва сдержалась, чтобы не вскочить, не побежать следом. А сдержавшись, она судорожно сжалась в комочек, с головой укрывшись одеялом, и пролежала так до самого возвращения матери, дрожа всем телом и едва зубами не стуча от страха. Настя и сама не могла толком объяснить причину панического своего страха здесь, в больнице, где ей, в общем-то, ничего не угрожало… а может и угрожало, кто знает. Впрочем, когда мать вернулась — страх этот тотчас же исчез.
Исчез ли? Или снова заполз куда-то в самые тайные уголки подсознания?
— Как ты? — спросила мать, усаживаясь на соседнюю койку. — Всё нормально?
— Нормально, — сказала Настя.
Её так и подмывало спросить, спала ли действительно мать в ту страшную ночь в кресле в её комнате, очень хотелось спросить именно об этом, но Настя почему-то так и не решилась спросить. Закрыв глаза, она тихо лежала под одеялом и старалась ни о чём не думать, совершенно ни о чём не думать… ни о чём вообще…
А потом она и в самом деле уснула, и проспала спокойно, без всяких сновидений почти до самого вечера, проснувшись только тогда, когда медсестра пришла делать ей очередной укол.
Из больницы Настю выписали уже в начале лета, бледную, осунувшуюся, молчаливую, с потухшим взглядом. Она стала бояться темноты, категорически отказывалась спать одна в комнате… но даже в спальне матери, где спали теперь они обе, всю ночь до самого рассвета горел тусклый ночник. Разумеется, такое поведение дочери очень тревожило мать, но она молчала, всё воспринимая как должное. В больнице мать предупредили, что некоторое время это будет продолжаться, а потом пройдёт, по крайней мере должно пройти обязательно, и мать терпеливо ждала, втайне надеясь на лучшее. Впрочем, больше ей ничего и не оставалось, как только ждать и надеяться.
И это действительно начало постепенно проходить.
Сначала Настя согласилась на выключение ночника, потом, ибо отпуск, который мать оформила за свой счёт, подошёл к концу, Настя не стала возражать против того, чтобы оставаться одной в квартире на весь рабочий день. Правда, она, тотчас же после ухода матери на работу, запирала входную дверь на все мыслимые запоры и по пятнадцать раз на дню трезвонила матери на работу, просто так, чтобы услышать только её голос, удостовериться в самом её существовании. Мать не возражала, она и сама звонила домой всякий раз, когда, по её мнению, Насте пора было звонить, а она почему-то задерживалась с этим.
Но Настя по-прежнему сторонилась людей, даже своих одноклассников она почти не видела. Впрочем, в городе их мало осталось, большинство разъехалось кто куда на летний период. Мать и сама несколько раз намекала Насте о поездке к бабушке в деревню, но Настя ехать к бабушке отказывалась самым категорическим образом. Она даже в истерику впадала всякий раз, когда мать начинала очередной разговор на эту тему, и мать в конце концов смирилась и больше об этом с Настей не разговаривала.