– Можно набить набойки на каблуки?
– Почему нет…
– Когда мне прийти?
Поскреб ногтем небритую щеку:
– Ну… придите через два дня…
– Какие два дня! – возмущаюсь. – Тут работы на полчаса! У меня вечером поезд…
– Хорошо. Придите через полчаса, и уже будут готовы…
Прихожу через полчаса. Набойки готовы…
– Сколько я вам должна?
– Ну… – опять поскреб щеку. – Дайте мне три рубля…
– Какие три рубля?! Тут работы на пятьдесят копеек…
– Какая вы скандальная женщина! Дайте мне три рубля… Я вам дам два пятьдесят сдачи…
Поселили нас в Куряже. Гостинице Одесской киностудии. Куряжом ее обозвал кто-то из предыдущей, хуциевской гвардии, – так называлась колония малолетних преступников в «Педагогической поэме» Макаренко. Куряж начинал жить ночью. Часов в 12 вдруг все поднимались и шли на море, спускались по крутому обрыву и купались голыми.
Пушкин:
…С крутого берега сбегая,
Уж к морю отправляюсь я.
Потом за трубкой раскаленной
Волной соленой оживленный,
Как мусульман в своем раю,
С горячей гущей кофе пью.
Трубку я тогда еще не курил, и пили мы, конечно, не кофе, а Шабское, Алиготе и Перлина Степу.
Почти в каждой комнате Куряжа на стене карандашом был нацарапан телефон «скорой помощи»: 25-05-09 – милая безотказная девушка Надя.
Костя Ершов, актер и режиссер, жаловался мне:
– Всю ночь не спал. Сосед-армянин привел ночью девушку, до утра они возились в своей кровати, и только слышалось оттуда: «Умаляю, ну!»
Однажды подхожу к Куряжу, на стене объявление:
«Позор! Команда Куряжа проиграла команде двора со счетом 12:16».
Ну, а дальше объявлялся состав новой команды: Менжевицкий, Чардынин, Говорухин… На воротах Крючков Николай Афанасьевич…
И далее – телеграммы от всех знаменитых футболистов с пожеланиями выиграть Куряжу решающую встречу. Игру эту мы с трудом выиграли. Против нас играли мальчишки 9–10 лет, среди них будущий знаменитый режиссер и продюсер Валера Тодоровский.
С короткометражками у нас, слава богу, ничего не получилось.
Вызывает нас директор киностудии Збандут Геннадий Пантелеевич (милейший человек, умница) и говорит:
– Горит сценарий, плохой, предупреждаю. Нет режиссера, возьметесь? Сдать надо в этом году, хоть 31 декабря, хоть за пять минут до Нового года. Но – сдать! Иначе нам не дадут на следующий год пятую единицу, и придется увольнять народ. (Одесская киностудия должна по плану снимать пять фильмов в год, если четыре – то, соответственно, и бюджет меньше.) Ну как, беретесь? Вот сценарий, через час жду ответ…
И закрутилось. Уехали мы в Люсдорф (это рядом с Одессой) в Дом творчества, стали клепать свой сценарий. Работаем, читаем книжки про альпинистов, по вечерам ходим в подвальчик, где наливают сухой мускат, легкое волшебного вкуса вино.
Прошла неделя. Смотрим – получается такая же дребедень. Ни сюжета толкового, ни характеров. Что делать?
Боря вызывает из Москвы своего товарища, Володю Максимова, замечательного русского писателя, будущего редактора парижского журнала «Континент».
Приезжает Максимов. Мы поговорили немного и пошли отметить приезд товарища. По дороге расхваливали наш мускат. Это была решительная ошибка.
Максимов запил. Пьяный Максимов – это очень страшно. Пришлось нам снять комнатку рядом с Домом творчества и поселить его там. Два раза в день мы навещали его. Обязанности наши были простыми. Утром и вечером мы приносили две бутылки «чернил» (червоне мiцне – красное крепкое) и выливали ботинок. С постели он не вставал, мочился в ботинки, которые стояли у кровати…
Так создавался фильм «Вертикаль».
Теперь я понимаю, мы здорово рисковали. И если бы не счастливая идея пригласить и заразить любовью к горам Высоцкого (до этого он горы видел только в кино), если бы не Софья Губайдулина, великий композитор современности (это была ее первая работа), ничего бы из нашей лабуды не получилось, и никогда бы нам не стать режиссерами. И не увидели бы зрители ни «Пиратов ХХ века» (Борина картина по моему сценарию), ни «Место встречи изменить нельзя».А «Вертикаль», кстати, мы сдавали худсовету 31 декабря за час до полуночи.
Одесский привоз
На одесский Привоз (рынок) приезжие ходят не купить даже, а так – побродить, послушать…
Пожилая одесситка продает лавровый лист. Перед ней гора лавровых веников:
– Купи, купи, хозяйка. И в супчик положить можно, и в баньке попариться, и мужа погонять…
Покупательница перебирает пальцами крепкие лавровые ветки. Ногти у нее длинные, яркого алого цвета.
– А ногти-то, ногти! Хоть на елку вешай… На прилавке лежат тощие, словно дрожащие от холода цыплята. Покупатель: