– А над кем суд? – спросила я.
– Там наши соратники. Их обвиняют в организации погрома в Бутово. Ты в курсе?
– Там ещё рынок какой-то разгромили, – я слышала об этом погроме.
Тогда от рынка почти ничего не осталось. Это было летом, ещё до того, как я пришла в организацию. Мне рассказывал Макс. Он очень жалел, что не попал туда.
– Всё началось с убийства азербайджанцем Артёма – нашего соратника. Мы не могли не отреагировать. Собрали людей, пошли к отделению полиции, потребовали найти и арестовать этого азера. Все же знали, кто это – камеры сняли. Но никто ничего не делал. К вечеру мы организовали митинг. Люди стали подтягиваться со всего Бутово. В основном, футбольные фанаты, скины. Как этот митинг перерос в погром, мы не знаем. Но мы погром не организовывали. Там ещё были люди из других организаций. Мне кажется, это они спровоцировали, чтобы потом на наших всё свалить.
Мы теперь раздавали листовки около суда, а вокруг всё продолжали собираться и собираться люди. Я уже понимала, что именно так и начинаются спонтанные митинги, шествия, погромы. Но Ольга была права – кто-то за этим всегда стоит.
– А почему Пётр не приехал? – спросила вдруг я.
– Он тебе нужен?
– Да нет. Просто. Думала – пообщаться.
– Мы тут работаем, а не общаемся.
– Что же, и друзей у вас нельзя заводить?
– Не рекомендую лезть тут к кому-то со своей дружбой. Мы не друзья. Мы соратники. Мы работаем вместе. Делаем одно дело. Сама подумай – в любой момент ты можешь слиться, и тогда все, с кем ты здесь дружишь, окажутся под подозрением. И потом – если ты казачок засланный? Особенно не советую лезть к Петру. У нас строгая иерархия. Руководители не общаются с подчинёнными.
– Ясно.
Ольга внимательно посмотрела на меня:
– Мне кажется, ты сомневаешься в организации?
– Я не знаю, – призналась я, – когда я была на митинге, я чувствовала, что это всё так здорово. Что вы одна большая семья, и можно доверять каждому. Но когда я думаю об этих погромах или слышу про фонарные столбы, или вижу такую же точно толпу, но уже не наших, а чужих, мне становится страшно.
– То, что ты чувствуешь – нормально для новенького. Я тоже сначала сомневалась. Но тут надо понять, на чьей ты стороне – белых или чёрных. Если на стороне белых, то никакой жалости или толерантности тут быть не должно. Только силой, упорством и жестокостью можно чего-то добиться. Больше никак.
– Конечно, за белых, – кивнула я и посмотрела на толпу около суда – одинаковых людей в одинаковой чёрной форме.
А чужих тем временем становилось всё больше.
Я вспомнила, что ещё писали об этом убийстве. Артём, который умер практически от одного, но сильного удара того азербайджанца, был активным соратником организации. Он часто появлялся в своём неблагополучном районе в форме, с нашивками, выкрикивал лозунги. Как он наткнулся на того эмигранта и что между ними произошло – никто точно не знает. Но все говорили, что Артём не мог пройти мимо ни одного чёрного, чтобы не задеть его. Даже сейчас, после смерти, он невольно собрал вокруг здания суда две толпы, которые смотрели друг на друга с ненавистью и нетерпением, готовые начать крушить всё вокруг себя в любой момент.
– Ты не думаешь, что Артём сам спровоцировал ту драку? – спросила я.
– Не думаю, – отрезала Ольга, – в своей стране мы можем говорить и делать, что хотим. Тут к ним не может быть никакой терпимости. Они и глаз не должны сметь поднять на нас в нашей стране.
Но они поднимали глаза. Они стояли и смотрели прямо, открыто и нагло. И если бы началась драка, я не знаю, кто бы в ней победил.
После акции ехали молча. Видимо, все устали – шуметь, говорить, кричать больше не хотелось. На Савёловском вокзале разошлись в разные стороны. Я должна была написать отчёт о своём участии в акции, поэтому поехала в штаб.
Кроме Петра там уже в это время никого не было. Я это знала, хотя мне казалось, что я еду не только по этой причине. В своём кабинете он действительно был один и даже как будто удивился, увидев меня.
– Я отчёт хотела отдать, – я положила на его стол бумагу.
– Да. Я как раз готовлю папку на тебя. В общем-то, не вижу причин не одобрить твоё официальное вступление. На собрания ты ходишь, в акциях участвуешь. У тебя самой нет сомнений?
– Нет.
– Хорошо.
Больше нам сказать друг другу было нечего, но я стояла и почему-то не уходила. Прямо на меня смотрел портрет лидера организации. Пётр сидел под этим портретом.
– Слава России! – я вскинула руку и развернулась к выходу.
– Подожди. Не уходи, – Пётр встал и подошёл ко мне, – я хотел тебе сказать. Слушай, я вижу, что происходит. И скажу прямо – у нас с тобой ничего не может быть. Во-первых, я очень много времени провожу здесь. Я руковожу штабом, и это большая работа. Во-вторых, я старше тебя по званию. В-третьих, я очень устал. Последние два года мне вообще уже ничего не хочется. Так что у меня нет на всё это ни времени, ни сил, ни желания. Да я и не перепрыгну через все эти препятствия и условности даже, если бы и хотел. Понимаешь?