Распорядок дня был строгий. Отходить от него или нарушать было нельзя. Вставали рано – в шесть утра уже все должны были умыться и одеться. Носили только форму. Молились каждый день – утром и вечером. По воскресеньям шли на службу в церковь при монастыре.
Утро начиналось с молитвы. Прямо на поле, где мы выстраивались в ряд, приходил отец Алексей, не спеша читал молитву – и все повторяли за ним, затем вставали на колени, крестились. Все эти бойцы – страшные, татуированные, накаченные, которые ещё вчера призывали вешать чёрных на столбах – робко преклоняли голову перед чем-то тихим и непонятным.
Мне всегда казалось странным, что в них могут уживаться такие разные чувства – любовь к богу и нетерпимость ко всему чужому. Желание покоя и страсть к разрушению. Сначала я не понимала, как можно избивать кого-то в кровь, а потом этими же руками, которыми только что избивал, не отмывая их, креститься. Но через неделю жизни с ними мне стало понятно – для них в этом не было противоречия. «Не мир я принёс, но меч», – говорили они. Этой фразой объясняли и оправдывали всё – погромы, кровь, драки, убийства. Если всё это совершалось во имя русской нации и во имя Бога. А всё это у них всегда совершалось во имя русской нации и Бога.
После завтрака начинались долгие страшные тренировки. Рукопашный бой, метание ножей, стрельба, бокс, самооборона, каратэ – всё это шло нонстопом, не зависимо ни от чего. Не было ни одной причины, по которой разрешалось пропустить тренировку. Все – усталые, измученные уже после трёх дней такой жизни – вставали утром и шли тренироваться. Я вместе с ними. Никаких послаблений для девушек здесь не было.
Это всё было не случайно. Постоянные молитвы, усиленные тренировки, аскетичность жизни – всё это должно воспитать выдержанность, закалить характер, привести в порядок мысли и чувства. После недели таких страданий начинаешь по-другому смотреть на всё, и кажется, что можешь справиться с любыми трудностями.
Ещё это учило обходиться малым и полагаться только на себя. Ты должен во что бы то ни стало, как бы ни болело тело и как бы ни хотелось есть или спать, встать утром и выйти на поле. Сломаться нельзя. Нужно выстоять. И я, хотя уже через несколько дней с трудом поднималась, выходила и стояла вместе с другими. Именно так в организации ковали бойцов, и каждый год из Дивеево возвращались люди, готовые к любым испытаниям.
Ничего лишнего в эти дни не разрешалось – никакого алкоголя, сигарет. Но самое сложное здесь – показательные бои между соратниками. Они проводились каждый день после ужина и вечерней молитвы.
Пётр рассказывал про свой первый показательный бой. Ему тогда было столько же, сколько мне сейчас, и он ещё не был руководителем штаба. Дрались без защиты, без перчаток, голыми руками до первой крови. Всё утро он молился и просил только одного – не сдаться. Здесь считалось, что сдаться – позор.
– Хотелось быть лучшим, – говорил Пётр, – казалось, что слабым быть нельзя. Но я жутко боялся этого боя. Если бы мог тогда умереть, сбежать, лишь бы не выходить на поле, то сделал бы это.
Его соперником был молодой соратник, тоже новичок.
– Слава России! – поприветствовали друг друга и пожали обоюдно запястья.
Встали друг напротив друга. Раздалась команда, и начался бой. Пётр встал в привычную стойку, согнул руки. Как и учили в боксе, он не приближался к противнику, а наносил удар ещё не окрепшими кулаками и тут же отбегал в сторону. Но противник делал также – и достать его было сложно. Вскоре Пётр стал уставать. У него заколол бок, ему не хватало дыхания, но он продолжал двигаться. Он не сомневался, что если пропустит хоть один удар, тот свалит его с ног. Но такая тактика не позволяла и самому Петру ударить.
Разошлись. Пётр пополоскал рот водой. Бой продолжился. Было видно, что противник тоже выдохся. Он стал подходить ближе, не боясь удара. Один раз Пётр дотянулся до него, но тот только пошатнулся. А Пётр уже выбивался из сил, но он уже ничего не мог сделать. Он беспомощно и как-то нелепо махал руками, совершенно не задевая соперника.
Тот стал наступать. Он делал подступы всё чаще и всё ближе, почувствовав, что Пётр выдыхается. Но не спешил добивать. Видимо, ждал, когда Пётр ошибётся. Наконец, тот открыл корпус слева – и мощный удар пришёлся ему прямо под рёбра. Он на секунду задохнулся, согнулся, но не упал. Попытался сделать глубокий вдох – у него это получилось только с третьего раза, с третьей секунды. Но он выпрямился во весь рост, и опять стоял напротив противника.
Снова разошлись. Пётр опять пополоскал рот и выплюнул воду. Она была красной. Сквозь солёную воду, попадавшую в глаза и мешавшую смотреть, Пётр увидел небо. Ему казалось, он видит его в последний раз. Он вспомнил, как молился утром со всеми, стоя на коленях. И сейчас он готов был опять упасть на колени, молиться хоть несколько часов подряд, лишь бы уйти с этого поля.