Больше мы с отцом никогда не катались. Может, поэтому я запомнила тот день, хотя прошло шесть лет – и мне уже не одиннадцать, а семнадцать. Может, тогда у мамы с отцом всё и разладилось. С тех пор он стал реже приезжать летом, а зимой, в городе, возвращался всё позже и позже.
– Не одичала ещё? – отец стал за лето совсем смуглый.
Он всегда легко загорал – сразу, как только появлялось солнце. Ему даже не нужно было лежать на пляже – достаточно ходить в майке и шортах, чтобы стать смуглым уже через несколько дней. Лицо, руки, ноги, грудь – всё, чего касалось солнце, моментально делалось чёрным. Я никогда не могла так загореть. Моя кожа становилась красной, потом облупливалась, шелушилась и лопалась, оставляя вместо загара большие розовые пятна, которые потом снова сгорали, облупливались и шелушились ещё больше. Ко всему прочему у меня были веснушки, которые я всю зиму безуспешно пыталась выводить разными народными средствами – маской из огурца и лимона, которая жгла, так, что невозможно было вытерпеть её дольше пяти минут, прокисшим кефиром, которым нужно было умываться каждое утро, сметаной, которой нужно было мазаться и ходить так полдня. Всё это, конечно, не помогало, и каждую весну моё лицо вместо красивого ровного загара покрывалось оранжевыми пятнами и тёмными точками. Мне это ужасно не нравилось, и все разговоры про то, что «солнышко меня любит» только бесили. Это отца солнце любило – он мог часами лежать под палящими лучами и не сгореть.
– Не хотелось домой, – ответила я.
Мы прошли на кухню, что стояла отдельно от основного дома – одноэтажное здание с крылечком и лавочкой рядом. Отец умылся в уличном умывальнике рядом с кухней и стряхнул лишнюю воду с рук. Я достала из холодильника бутерброды, холодную курицу, картошку, разбила на шипящую сковородку два яйца.
Отец ел мою яичницу, приготовленную наспех. Он и сам хорошо готовил. Особенно мне нравилось, как он готовит картошку с грибами – он всегда отдельно жарил грибы, отдельно картошку, а потом всё это смешивал вместе. И обязательно на сале – не на масле и тем более не на маргарине, а на сале, жирном, плавящемся. Для этого он долго топил его, чтобы сковородка наполнилась запахом жира, а потом размазывал по дну. В детстве я, словно заворожённая, смотрела на это, и такая картошка казалась самой вкусной.
– Может, останешься на пару дней? – спросила я, хотя и так знала, что не останется.
– Не могу. Работы много.
Когда-то у отца была своя строительная фирма, а сейчас он с напарниками работал на себя – делал ремонты и строил загородные дома. Он и дачу построил сам, когда меня ещё не было, а они с мамой только поженились и купили здесь землю.
Собралась я быстро – просто побросала вещи в спортивную сумку. Отец ждал уже в машине.
– Закрыла дом? – спросил он.
Я кивнула, и мы поехали.
Отец включил радио, и машину заполнила знакомая музыка – «ДДТ», «Серьга», «Nautilus», «Кино». Отец всегда слушал в дороге только старый русский рок. За окном поплыли дома, деревья, а затем всё скрылось, точно ничего этого никогда не было.
До Люберец доехали быстро по свободной в субботу дороге. Уже в городе отец вдруг сделал радио тише и сказал, словно что-то неважное:
– Мы с твоей мамой решили ненадолго разъехаться.
– А недолго – это насколько? – спросила я.
– Ну пока на год. А там посмотрим.
Я промолчала, понимая, что если отец говорит, значит, уже решил. Он говорил мало и только по делу.
– Ты останешься с мамой, а я уеду, – сказал опять отец.
– Нельзя же вот так бросить всё.
– Мы это уже обговорили. И мы так решили, Ян.
– Останови здесь.
– Да ладно тебе!
– Останови! Мне надо в школу зайти, – соврала я. – Вещи закинь ко мне в комнату.
Отец остановил машину. Я вышла и хлопнула дверью. Мне вдруг стало обидно – я не видела отца так долго, а он приехал только для того, чтобы это сказать. Я похлопала по куртке – в кармане лежала пачка сигарет, которую я купила на даче.
Курила я по привычке между школой и «Пятёрочкой», которая плотно прилегала к деревянному забору. Когда-то давно из этого забора было вытащено несколько досок – да так и осталось. Через эту знаменитую дырку сбегали с уроков, там же встречались на переменах, чтобы покурить. Я встала у этого забора и задумалась. За какие-то несколько месяцев у меня не осталось ничего – ни школы, ни института, ни семьи. А всё, что у меня сейчас было – это пачка сигарет и зажигалка.