– Спроси – и я расскажу.
– Нет. Я не хочу так. Я не хочу спрашивать. Я хочу, чтобы ты сам говорил.
– Что я должен был тебе говорить?
– Что было на Украине? Почему ты вернулся? Что за «чёрно-красная сотня»?
Пётр подошёл ко мне и обнял.
– Яна!
– Не надо, – я убрала его руки, – просто ответь.
– Яна! Ты знала, что я за человек. Просто так руководителем штаба не становятся. Дело даже не в моём отце. У меня и без него много заслуг. Кто-то из наших соратников громит рынки, кто-то ездит по электричкам, а я воевал за нас там, – он указал куда-то в сторону. – Понимаешь? Ну что ты думала, мы там делали? Лекции читали? По-другому не выиграть этой войны.
– Войны?
– Войны. Сейчас идёт война. Война за наш род, за нашу нацию. Я был там – я видел. У меня выбора не было. Мы там за русских людей стояли. Разве ты будешь осуждать своего прадеда, который убивал фашистов? А украинцы сейчас самые настоящие фашисты. Они там русских вешают с табличками на шее – «они выбрали Россию». И это сейчас происходит. Вот прямо сейчас. Что мне оставалось?
– А вы – не фашисты?
– Мы защищаемся. Мы защищаем свой род, свой дом, себя.
– А что за чиновник из управы ходит к тебе? Какие у тебя дела с ним?
– Это наш соратник. Друг отца. Он обещал помочь. Яна! Я хочу поставить своих людей во все структуры – в медицину, в образование, в банки. Соратники должны быть повсюду, чтобы управлять. Сначала районом, потом городом. Мы пока не говорим об этом на собраниях, но наши люди уже занимают высокие посты. В том числе, и в Москве. Они становятся директорами школ, главрачами. Да много кем. Прошло то время, когда мы бегали по улицам. Это уже не нужно. Мы проникаем туда, куда раньше нас не пускали. Со времени моего отца выросло новое поколение. Это молодые русские националисты, которые на своих местах будут воплощать в жизнь наши идеи. Будут вычищать грязь из нашей страны, пока всё не станет белым. Они будут брать на работу только русских. В школах будут учиться только русские. В больницах работать только русские. Везде будут только русские. Но это не всё, – продолжал Пётр и, казалось, забыл обо мне. Он был снова в аудитории, и его слушала не я, а десятки, сотни, тысячи его подчинённых. – Мы пойдём дальше. У нас давно есть связи с белым миром в Европе – в Германии, Прибалтике, Польше, Англии. Мы пойдём намного дальше, чем предполагал мой отец. Мы пойдём на Украину, уничтожим укрофашистов, вернём себя Киев, Харьков. Мы пойдём в Европу и очистим её от эмигрантов. Мы войдём в Прибалтику и отомстим всем, кто столько лет унижал русских. Только белые люди будут править и жить в белой Европе. А над всем этим будут стоять русские. Мы.
Пётр опять подошёл ко мне и обнял меня.
– Яна, организация – это не про разум. Это про веру. Как религия. Ты просто должна верить в то, что я делаю. Ты должна верить мне. Больше ничего. Только это.
Я представила себе тот мир, который нарисовал мне Пётр, и мне почему-то стало страшно.
– А как вы собираетесь вычищать грязь из вашей страны? – спросила я.
– Разве не из нашей? – поправил меня Пётр.
– Может быть. Так – как? Огнемётом?
– А разве есть другой способ? А что тебе не нравится? Посмотри, что творится! Белый мир рушится. Что хорошего принесли нам чужие? От африканцев СПИД, холера и чума. От евреев капитализм и финансовые пирамиды. От китайцев летучие мыши, которых они жрут, и смертельные вирусы, от которых загибается уже пол мира. Европа задыхается в смраде и вони мусульман. А мы должны на это смотреть? Давно пора выпустить им их чёрную кровь. Мы пройдём огнемётом, если будет нужно. Сотрём с лица земли всю эту мразь. Если они сами отсюда не уберутся.
– А что вы будете делать с теми, кто не захочет такого белого мира?
– Стран много. Они всегда могут уехать. Но почему кто-то не захочет нашего белого мира? А какого они хотят? Чёрного? Ты какого хочешь?
– Я хочу просто мира.
– Так не бывает.
– Но ты говорил, что не хочешь возвращаться на войну. Что хочешь остаться со мной.
– Сначала надо её выиграть.
Я смотрела на Петра и не верила, что это говорит он. Ещё совсем недавно мы были в его квартире, и он смотрел на меня совершенно иначе. Сейчас мне казалось, он всё ещё на ринге. И что бы я ему не сказала – он не услышит меня.
. . .
– Спальный район, хватит спать! – кричал с самодельной трибуны молодой парень, чуть старше меня.
Мы встретились в Максом в Люберцах в парке напротив дома правительства или, как его называли в городе, Белого дома. Там сегодня уже собралось около ста человек – молодые, сильные. Вот-вот должен был начаться митинг.
После Дивеево Макс со мной не разговаривал. Он не отвечал на мои сообщения, не ночевал дома и не появлялся ни на Гагаре, ни в штабе. Я не могла его нигде найти, и единственная возможность поговорить с ним – это прийти на этот митинг.