Митинг был организован в поддержку сноса рынка около станции в Люберцах. Уже давно вместо этого рынка хотели построить торговый центр, но пока ещё там стояли палатки, где узбеки торговали самсой и шаурмой.
Я идти не хотела. Было понятно, что такой митинг закончится очередными задержаниями. И я, как могла, отговаривала Макса.
– Зачем это тебе сейчас нужно? Ты же хотел уйти из организации. Давай уйдём вместе.
Макс меня не слушал и не смотрел на меня. Мне казалось, ему было противно даже стоять рядом со мной. Наверное, если бы он мог, он бы ударил меня, и ему стало бы легче. Белый бы так и сделал. Но Макс не мог.
Через час люди стали подтягиваться, и уже стояли плотной жаркой толпой. Кто-то взгромоздился на перевёрнутый мусорный бак, который служил теперь трибуной, и кричал:
– Нашим городом давно управляют узбеки и азеры. Но никто ничего не делает. Мы должны сами защитить себя.
Все закричали, засвистели – кровь заиграла и захотелось какого-то движения. Толпа двинулась. По дороге примыкали ещё люди, и становилось шумно. На Октябрьском проспекте, в сторону которого мы направлялись, тем временем уже собралась целая толпа молодых парней – футбольных хулиганов, бритоголовых, местных качков.
– Надо идти на рынок! – крикнул опять кто-то. – Убрать его из нашего города! – и по толпе пронеслось, – «Рынок!» «Рынок!»
Люди забесновались в тесноте проспекта. Всем нужна была свобода, простор. Только тот простор, который могла дать площадь – открытая площадь. Разбитые стёкла. Перевёрнутые машины. Теперь только так можно было утолить свой голод, свою жажду. Пока на эту площадь не польётся кровь.
Толпа тем временем всё наливалась. Она становилось больше, она не могла больше стоять на одном месте – и она двинулись. Хлынула, как волна, как поток, несущийся с гор.
– Надо разделиться и идти на «Светофор»! – крикнул кто-то ещё. – Там одни армяне работают!
Теперь по толпе понеслось – «Светофор», «Светофор».
Это был торговый центр, недавно открывшийся в районе Макса. «Светофор» действительно держали армяне, хотя именно с ними никаких проблем не было. Они брали на работу всех – и русских в первую очередь. Никогда ни с кем не конфликтовали. Все были даже рады, что вместо ларьков с живым пивом появился торговый центр. Но сейчас это всё забылось. Толпа скандировала – «Светофор!», «Светофор!» – и пошла к железнодорожным путям на ту сторону Люберец.
Макс пошёл за ними, а я за Максом. На этот раз, в отличии от того шествия в Москве, мне было не весело, а страшно, так же страшно, как тогда – в электричке. Сейчас уже не было чувства единения с этой толпой, только ощущение, что толпа может уничтожить.
Толпа орала, свистела, переворачивала попадавшиеся на пути припаркованные машины, прыгала на них, разбивала стёкла, отрывала номера и бросала в окна стоявших вдоль дороги палаток. Железки летели в «Всё для дома», «Цветы», «Сигареты».
Толпа гуляла по центру города, разбивая всё, что встречалось на пути, раскачивая и переворачивая грузовики, которые принадлежали нерусским дальнобойщикам.
По пути встретилась какая-то одинокая машина, медленно ехавшая по дороге. Кто-то запрыгнул на неё и ехал, сидя на ней, барабаня по крыше – «Русские, русские!» Машина отчаянно сигналила. К остановке подъехал автобус. Остановился, но никто из него не вышел.
Толпа всё росла и охватила уже весь центр. Магазины быстро закрывались. Кто-то кричал – «На Москву!» – и пытался прорваться к метро, около которого уже собирались автозаки, перекрывая вход.
Мы подошли к «Светофору», не встретя сопротивления. Парни вышибли двери спешно закрывавшегося торгового центра. Охранники, которые стояли по другую сторону стеклянных дверей, явно не были готовы к такому натиску.
– За русских? – крикнули им.
Они отступили. Позади остались выломанные с мясом двери.
– Давай уйдём! – крикнула я опять Максу.
– У тебя теперь есть, к кому идти, – он оттолкнул меня, развернулся и пошёл за всеми.
Внутри торгового центра началось страшное. Парни разбивали витрины, переворачивали прилавки, залезали на них, разбивали всё, что попадалось под руку, прыгали на деревянных столах, как на спортивных матах.
Продавцы – в основном, русские – пытались выбежать на улицу. Одного из них схватили под руки и отбросили в сторону, на улицу, как манекен или тряпичную куклу. Он пролетел мимо меня.
– Кто работает на чёрных, сам чёрный! – услышала я рядом. – Подстилка чёрных!
Кто-то бросил файеры – и тряпки, бывшие когда-то одеждой, а теперь сваленные в кучу посреди торгового зала, загорелись.