Мама всегда говорила Санджи де Сегвиль де Сэдора (правда, он не был тогда ни де Сегвиль, ни де Сэдора), что он должен быть послушным, иначе его выгонят на улицу, заставят спать в сточной канаве и питаться крысами. Что такое сточная канава, Санджи уже знал – видел заплывшие грязью колеи вдоль дороги из окна кареты, да и крысу встретил однажды ночью в коридоре… и этот раз стал последним, когда он покинул свою маленькую спальню после заката. В общем, ни то, ни другое восторга у него не вызывало, поэтому Санджи правда пытался быть послушным. И очень удивился, когда на свой десятый день рождения вместо обычно-дорогого подарка получил чемодан с собственными же наскоро собранными игрушками и путешествие в холодной карете в самый дальний и убогий район города. Вместе с мамой. Потом какая-то древняя старуха провела их на второй этаж ветхого дома с поскрипывающим и рассыпающимся прямо под ногами полом – кроме него Санджи ещё запомнились щели… огромные щели в стенах, через которые дуло так сильно, что свечу, чтобы она не потухла, приходилось заворачивать в лист бумаги, а спать – крепко прижавшись к маме.
Но на третью ночь он остался один. Предыдущим вечером мама густо накрасилась, одела длинное платье и куда-то ушла. И вернулась только утром – растрёпанная, с размазанными по щекам цветными и чёрными пятнами.
– Малыш, – тихо произнесла она, стоя в дверях и глядя прямо на него, закутавшегося в одеяло и трущего спросонья глаза. – Ты же не хочешь, чтобы твоя мамочка умерла с голода, правда?
Конечно, он этого не хотел. А ещё он не хотел, чтобы его живот болел от той жирной и подгоревшей каши, которую старуха постоянно приносила в комнату. Вместо фруктов и сладостей. Каждый раз пытаясь вспомнить их вкус, Санджи чувствовал подступающие к глазам слёзы. Но не поддавался им. Потому что мама запрещала. Говорила, что в слезах прячутся демоны, пожирающие красоту… но почему же тем утром она сама выглядела так, словно долго плакала? Это всё из-за него? Потому что он не был послушным мальчиком? И поэтому их выгнали из большого и тёплого дома, всегда полного вкусной еды и слуг?
– Прости меня, мама… прости, что я тогда упал и испачкал твоё новое платье… тебе же его подарил тот мужчина? И поэтому он… велел нам уйти?
Санджи долго держался, он боялся спросить, он боялся услышать ответ.
Но всё же услышал его:
– Да, это ты виноват, – ответила мама, закрывая за собой дверь. – И если разочаруешь меня ещё раз, то останешься тут навсегда. Один.
Один? Навсегда? Санджи не мог представить себе это – в отличии от канавы и крыс – но этой ночью ему было очень холодно. И внутри, и снаружи. И поэтому ему стало страшно.
– Прости… мама, я больше никогда… прости…
– Хорошо.
Мама проспала полдня. А когда проснулась, заставила его раздеться догола и тщательно осмотрела. Потом забрала одежду и снова ушла. Но на этот раз вернулась довольно быстро – со сморщенными и холодными руками, словно надолго опускала их в воду. И начала говорить. И говорила очень долго. Даже когда старуха принесла им ужин, и они принялись есть, замолкала лишь для того, чтобы прожевать почти безвкусное варево.
– Ты не должен задавать вопросов. Молчи – так будешь казаться умнее. Не говори вообще ничего, пока к тебе не обратятся, а прежде чем ответить – подумай. Даже если уже знаешь ответ. Главное пойми, чего от тебя хотят. Если человек груб – ему нужно оказать небольшое сопротивление и сдаться… Понимаешь? В любом случае, не говори и не делай ничего, не подумав. Ты должен понравиться. Сделать для этого всё. И тогда тебе купят новую одежду, игрушки, вкусную еду, ты снова сможешь спать в тёплой постели… и твоя мама будет счастлива. Помнишь, как я учила тебя просить у того мужчины подарки? Если видишь, что у человека плохое настроение – будь тише воды. Но всё равно улыбайся. Представляй, что вот сейчас он подарит тебе что-то очень хорошее – и твоя улыбка будет искренней и убедительной. Всем нравятся улыбки… всем… почти всем. Но если вдруг ты почувствуешь, что такое поведение раздражает – просто постарайся понять, что будет лучше. Иногда… да, иногда им нравятся слёзы…
– Мама, кому «им»?
– Не перебивай! Слушай и запоминай!
– Х-хорошо…
Наставления длились ещё долго. И даже когда свеча догорела, мама всё продолжала говорить… и, кажется, он уснул раньше, чем замолк её голос.
А утром его помыли, одели в чистую и ещё тёплую от утюга одежду, причесали и отвели на ближайший перекрёсток. Там стояла карета, чёрная и с закрытыми окнами, так что снаружи даже сквозь решётку не удавалось разглядеть, кто же там внутри. Но когда дверца открылась, Санджи увидел высокого бородатого мужчину с тростью и в цилиндре. Тот спустил одну ногу на разбитую и вонючую мостовую, а вторую оставил на приступке. И надолго замер, глядя на Санджи почти не моргая – и Санджи тоже стоял, и тоже смотрел. А ещё улыбался, представляя, что сейчас этот дяденька достанет из кармана целую пригоршню земляничных конфет.
И тот действительно достал. Но не конфет, а блестящих камешков.
– Если мальчик подойдёт и проблем не возникнет, получите остальное на этом же месте ровно через три дня.
– Благодарю…
Это был первый раз, когда он ехал в карете без мамы. И последний, когда видел её. Потом был странный тёмный дом с окнами всегда закрытыми ставнями, были другие дети. Каждый день их мыли, каждый день учили чему-то: читать и писать, держать вилку и ложку, разбираться в истории и биологии, обращаться по титулам и вести светские разговоры. Иногда в дом приходили дяди и тёти, они осматривали их спальни, даже присутствовали на занятиях, а потом кто-то из детей собирал вещи и уезжал. И не возвращался обратно… Что касается Санджи, его забрали уже через год. Но в целом ничего не изменилось – только один дом поменялся на другой, да и учить его начали индивидуально. А ещё теперь в его спальню ночью стал приходить человек. Он трогал Санджи. Просил трогать себя. Было стыдно, непонятно и горячо, но мама оказалась права – если быть послушным, можно получить довольно многое из желаемого. И пусть не горы конфет и игрушек, но что-то, похожее на заботу… Санджи даже какое-то время действительно верил, что его любят. Да, примерно ещё год или полтора. К тому моменту он уже немного вытянулся, научился лучше понимать происходящее… и всё же, когда Патри… тот мужчина, что «усыновил» его, привёл своего друга и предложил «опробовать» Санджи…
Нет, мир не рухнул. Наоборот, всё встало на свои места. Санджи просто убедился, что чувства – это выдумка. Важно лишь то, что удобно и выгодно. Так мама продала его, когда ей потребовались деньги, так и Патри де Сегвиль расплатился им, когда захотел заручиться поддержкой спонсора. Ему нужны были какие-то бумаги, позволяющие выкупить чужую мастерскую… А потом потребовалось задобрить сенатора. И инспектора.
А через три года Патри продал его одному из членов парламента. И тогда Санджи узнал, что такое групповой секс. И что боль тоже бывает приятной.
Время шло, у патрициев появлялись всё новые и новые любимчики – моложе и невиннее, но Санджи продолжал пользоваться успехом, уже даже не совсем понимая, кому именно принадлежит, переезжая из одного дома в другой, из одной постели в другую.
Пока не разразилась война.
Отношения в парламенте испортились, политики стали умирать или уезжать из столицы. Если бы Санджи не оказался в тот день в доме самого премьер-министра, вероятно, погиб бы. Или пропал без вести. Или очутился в канаве, вынужденный питаться крысами. И хотя у него скопились некоторые сбережения… в городе, где складов с зачарованными зельями больше, чем с пшеницей, потратить их Санджи смог бы вряд ли. Ему вообще не приходило в голову нечто настолько абсурдное, как сунуться на объятые огнём улицы. Нет, не огнём имперских воинов, но граждан Интертеги, решивших самолично разобраться с неугодными им патрициями, которых они же сами и выбрали несколько лет назад.
Но чего Санджи не ожидал, так это путешествия в Астрию. Премьер-министр, подписавший бумаги о сдаче и принесший клятву верности императору, усыновил Санджи, добавив к его фамилии ещё одну, и отправил в столицу империи как важного заложника.