Над головой проносится тёмное небо, полное россыпи звёзд. Некоторые кажутся цветными. Прохладный воздух треплет волосы, дрожь внутри утихает. Джи кажется, что он уже даже может сесть… Но резко поднявшись, приходится тут же вцепиться в край повозки – от головокружения пустой желудок упёрся в горло. Один из сидящих сбоку солдат кладёт ему руку на спину, не давая упасть... Гигант же продолжает смотреть прямо перед собой на проносящиеся стены каменных домов, голубых в лунном свете.
– Э-эм, Васу-инха, – вдруг нарушает молчание стражник, придерживающий Джи, – вы уверены, что…
– Да.
Повозка останавливается у высокой башни. Не доезжая до дворцовых ворот. Джи видит огромный дворец и уже было открывает рот, чтобы тоже уточнить – вдруг громила принял его за кого-то другого? Но тот уже выпрыгивает из повозки, обходит её… и вдруг выдёргивает из-под Джи тряпку, на которой тот сидел всю дорогу. И бросает себе на плечи.
О, так это был его плащ…
– Идти можете?
Джи кивает. И послушно слезает с повозки. Когда ноги касаются земли, замирает, прислушиваясь к себе… Нет, всё не так уж и плохо – если не делать резких движений, проблем быть не должно. Только вот почему башня?
Солдаты остаются у повозки, а гигант идёт впереди. Вроде не быстро, но Джи едва за ним успевает.
– Эм, Васу… или как там вас… Вы уверены, что нам сюда?
– Уверен.
Вход охраняют. При их приближении все пятеро стражников с грохотом вскакивают с мостовой, хватают мечи и копья, и Джи замечает, что доспехи у них совсем не кожаные.
– С возвращением, Васу-инха! – оглушающе и хором, в один голос.
– Вольно.
Стальная дверь громко хлопает за спиной, и Джи послушно бредёт за гигантом по лестнице. Крутая, она уходит резко вверх. А пока никто не смотрит, Джи касается шеи, подносит пальцы ближе к глазам – на них кровь. Не чёрная. Красная. Только уже подсохшая. Хорошо.
Постепенно факелов на стенах становится меньше, вместо окон – какие-то щели, сквозь которые едва ли пролезет рука. Похоже, мечты попасть во дворец были напрасны.
Гигант сворачивает с лестницы в тёмный проём. В коридоре ни одного источника света, нет даже окон-щелей. Джи смотрит под ноги, на свою длинную тень, сливающуюся дальше с тенью огромного мужчины, и чувствует себя очень глупо – словно добровольно идёт в пасть к зверю. Только вот уже несколько поздно задумываться о подобном…
Наконец гигант останавливается и касается стены. Раздаётся щелчок, потом скрежет – и рядом возникает пустота.
– Заходи… те.
Джи вздыхает и делает шаг. Но оборачивается на пороге.
– Кажется, мне всё-таки не помешает лечение…
– Зачем? Разве ты не ганда?
Да он издевается!
– И что? Если ганда – так значит всё само заживёт?! И вообще, мне нужен свет… И я есть хочу. И пить! И помыться…
Гигант молчит. Света с лестницы хватает, только чтобы рассмотреть очертание его широкой фигуры. И вдруг в памяти всплывает совсем другой силуэт… тоже в плаще, но не в чёрном, а зелёном, разбрасывающем искры. Жар сгорающего гобелена и хлюпанье крови… Значит, Копьё Индры…
– Ну и что же ты замолчал? Или это весь список желаний?
Он усмехается.
Отвернувшись, Джи шагает в темноту. Спотыкается обо что-то, падает… кажется – на кровать. А за спиной раздаётся негромкое:
– Потерпи до утра, Джитендра Кайлаш.
И дверь закрывается. Снова скрежет, щелчок. И удаляющиеся шаги.
Что он только что сказал? «Джитендра»? Но Джай, усыновляя его, дал имя «Ситар»! «Ситар Кайлаш»!
Какого демона здесь происходит?!
_______________________________
* дакини – раса ганда, образовавшаяся после слияния людей с демонами-людоедами, обычно они не появляются в городах.
** -инха – обращение к старшему по званию или учителю.
_______________________________
Глава 3. Император должен умереть!
***
B комнaтe не совсем темно.
Cтранно. Буквально только что колеблющая полоска удаляющегося света истончилась, исчезла, погружая Джитендру во тьму, потом что-то скрипнуло, лязгнуло… Hо вот он стоит и смотрит на каменную стену перед собой. Откуда она взялась? И почему светится? Больше всего это поxоже на далёкий отблеск пламени – словно где-то за спиной Джи горит костер, и свет от него едва-едва достаёт до некрупных камней (с голову кошки), из которых и сложена эта стена. Да и все стены в комнате. Но Джи на всякий случай оборачивается, чтобы убедиться – и не обнаруживает ничего, даже собственной тени.
Зато на плотно пригнанных камнях вдруг стремительно начинают проступать извилистые сине-зелёные линии: искрящиеся и режущие глаза.
Джи щурится, моргает – и почти проявившийся тут же узор пропадает.
Показалось?
«Или я сильно стукнулся головой, или это какая-то зачарованная комната… специально для ганда? Но откуда они узнали?»
Видимо, Kайлаш забыл упомянуть, что в столице чуть ли не каждому второму известно, что Джи – не человек. И мало того, что великан назвал его настоящим именем, так ещё и тот дакини едва не пустил на ингредиенты для какого-то зелья…
– И что из этого следует?
Ничего нового.
Но не успевает он сам себе ответить, как стены немного светлеют… и вдруг разом всё тухнет, заставляя Джи попятиться, упереться во что-то с мягким краем, оказавшееся кроватью, и плюхнуться на неё задом. И почувствовать, как вновь начинает щипать глаза, но на этот раз не из-за ярких бирюзовых линий – теперь вокруг только непроглядная чернота, но чернота эта словно едкая щёлочь.
И вдруг Джитендру придавливает к кровати. Сотни невидимых сильных рук хватают за плечи, руки, ноги, горло, наваливаются на живот, колени, тянут за волосы…
Страх вырывается из оков, затапливает тело вместе с тянущей болью…
И мрак расступается.
Джи слышит потрескивание пламени, видит тощую фигуру в плаще… свежее ещё воспоминание легко оживает – и склянка прижимается к горлу, клыки, дым… потом вдруг всплывает строгое морщинистое лицо Джая Кайлаша, надменно глядящего на него, распростёртого на полу. И жёсткие руки стражников… Да, наверное, кидаться на брата короля с ножом для чистки фруктов было очень глупо – но в тот момент, после пробуждения, Джи даже представить себе не мог, что покушение на Торила Третьего и его семью – дело рук не этого старика. Но мысль не успевает оформиться, и кто-то или что-то, словно решив выпотрошить его память, заставляет всплывать на поверхность всё более и более гадкие воспоминания… почувствовать мозолистые пальцы… на себе и… в себе… увидеть тело матери… а потом её же, но ещё живой… она тормошит его в постели, вырывая не из самого приятного сна, полного криков и звона стали, заставляя зачем-то встать и куда-то бежать…
Борясь с подкатывающей к горлу тошнотой и головокружением, Джи пытается перевернуться на живот, будто так у него получится остановить эту поганую карусель, но ощущения путаются, сливаются: вот он вроде бы тут, в темноте, лежит на плоской кровати – и одновременно там, в полумраке – тоже лежит, но на кровати помягче… Перед глазами всё смазывается… и начинает постепенно проявляться, словно всплывая из неведомых глубин, новый образ – странный и кажущийся совершенно незнакомым: холод, пещера с высокими сводами, совсем рядом громкий женский плач – причём Джи откуда-то знает: это плачет его мать – и в то же время он совершенно точно помнит, что при нём она ни разу не проронила ни единой слезинки…
Смысл искажается. Звуки плывут, перемешиваются – становится не за что зацепиться. Джи всё больше проваливается сквозь мглу и холод, через боль и кровь, через чьи-то страхи, чей-то гнев и чей-то ужас… Он тонет. Глаза его больше не видят ничего, а мысли твердеют, тяжелеют и остаются где-то там, далеко, на поверхности, в другой жизни.
***
«Император должен умереть!» – мысль рождается, повторяется, с неожиданной силой дёргает за ниточки сознания, расползшегося в необъятной темноте.
«…умереть!»
Да, Джитендра уверен, что именно так. Потому что именно император виновен в смерти его матери и его горячо нелюбимых сводных братьев. И если последних он ещё может ему простить, то убийство матери – нет. И Торила Третьего тоже… Джи не знает, хорошим или плохим тот был королём, да и узнать его как отца ему не довелось, но Торил пошёл против всех, официально заключив брак с нечистой… У Джитендры не сохранилось никаких ранних воспоминаний, ничего кроме смутных блужданий, но пока он рос, пока подслушивал разговоры слуг или вельмож, в нём крепла уверенность – они с матерью живут в роскоши лишь благодаря милости короля. И вообще – живут.