Мириос перестаёт трясти кистью. Наклоняется. Всматривается в его лицо. Снова. Но словно впервые.
– Неужели ты так же слаб, как и выглядишь?
«Нет, я не слаб!»
– Ну тогда вставай и пошли! А то до заката не успеем.
– Я мог бы нас просто перенести… – на этот раз вслух отвечает Джитендра. Немного заторможено.
Кажется, или Мириос действительно до этого каким-то образом услышал его мысли?
– И сообщил бы тем самым о себе своему дяде?
Снова морщинистая усмешка и приподнятая густая седая бровь. Они заставляют вспомнить, что когда Джитендра впервые переместился сам, Равиндра сразу же последовал за ним. Но в этот раз… в этот раз дядя почему-то позволил ему побыть одному. Возможно, из-за Рохана. Сейчас Джитендре кажется… нет, он почти уверен, что император жив только из-за того, что Равиндра по какой-то причине не захотел явно идти против желаний племянника, но и когда тот сам убрался от неприятного гостя подальше, препятствовать этому не стал.
Но что насчёт остальных? Тех, кто был на корабле?
Они снова бредут. Через лес, по еле заметным тропинкам. Мысли толкаются в голове, каждая кажется важной и первостепенной, но Джитендра их отгоняет и трёт ладонь с зудящим рубцом. Не стоит спешить. Он так мало знает и ни в чём не уверен. Сначала нужно одну дорогу пройти до конца, и только потом приступить к выбору следующей. По крайней мере сейчас на планирование он не способен. Да и если подумать – был ли способен хоть когда-то? Всегда чаще ждал, а не действовал. Плыл по течению. Но никогда никого не винил за собственный выбор, если тот был неверен.
Не будет винить и теперь.
Лес расступается. Слева возвышается лысая гора, вросший в неё замок с этого ракурса почти незаметен. Справа и впереди каменистый пляж простирается на сколько хватает взгляд, пока не скрывается в набегающих волнах. Вдалеке, на горизонте, багряное солнце уже коснулось блестящей воды и окрасило её в цвет свежей крови.
– Куда дальше? – спрашивает Джитендра, видя, что старик остановился и просто любуется закатом.
– Туда, – кивает тот на гору. Точнее, её основание. Пляж вплотную подходит к скальным камням и там, в скрытой тенью глубине, чудится вход. В пещеру.
Джитендра молча поворачивается и идёт в указанном направлении. Шагов старика за спиной он не слышит. Но это неважно. А вот под подошвами его сапог галька скрипит довольно громко, да ещё и ветер рвёт шёлковую рубашку и бросает короткие волосы в лицо, вместе с брызгами и мелким песком. Не очень приятно.
Но скоро тень от скалы скрывает Джитендру от солнца, и тело его будто погружается в ледяную воду. Озноб сбегает вниз по спине и задерживается на ступнях, словно сапоги промокли.
Внутри пахнет гарью.
Этот запах знаком. Джитендру много раз брали на охоту, он помнит, как пахнут костры и обгоревшее мясо со свежей и сочной мякотью внутри. Но сейчас в пещере лишь давно потухшие угли, сажа и прокопчённые за сотни лет каменные стены. А ещё в глубине, за деревянной решёткой, заперты люди. Нет, ганда. Он помнит эти серые накидки. Они были на корабле, вокруг мачты и на борту. Кто-то помогал кораблю держаться в воздухе, сопротивляясь разбушевавшейся стихии и морскому монстру, а кто-то вязал грузы и страховал товарищей от падений в бездну. И вот они здесь. В темноте Джитендра видит не намного лучше обычного человека, и рассеянный свет от далекого входа совсем не помогает, но когда один из узников вдруг прижимается к решётке, он узнает его сразу.
– Рагху?
Огромные жёлтые глаза ратри совсем не светятся в темноте. И хотя тогда, в башне Рохана, они тоже не светились, сейчас это почему-то кажется странным.
Рагху не отвечает. Но Джитендра чувствует его взгляд. Как и десятки других. К слову, с того момента, как он ступил в пещеру, никто из заключенных не издал ни звука. Они боятся? Или просто не могут?
– Рагху! – на это раз Джитендра пытается изобразить веселье. – Только не говори мне, что эта решётка способна тебя удержать!
В ответ ратри тоже хмыкает.
– Ах, если бы я мог хотя бы к ней прикоснуться!
Чтобы продемонстрировать сказанное, Рагху хватает одну из перекладин, но видно, что между деревом и его пальцами есть небольшое расстояние. Пустое пространство. Словно барьер. Но звук и, видимо, воздух, проходят сквозь него свободно.
Вдруг жёлтые глаза вздрагивают и взгляд ратри перескакивает Джитендре за плечо. Джитендра оборачивается.
Мириос неслышно обходит горку углей в яме, подтягивает сползшую на костлявое плечо хламиду и морщится:
– Юный санракши, не могли бы вы создать чуточку света? Пока мы оба тут ноги не переломали?
– Я не умею.
– А Индрани могла!
– Мириос, – не удостоив вниманием ворчание старика, Джитендра переходит к более насущной проблеме, – нам надо освободить этих людей.
– Людей? А где здесь люди? – подслеповато щурится тот. – Я лично вижу только закуску. Да и то самого поганого качества. Насколько же измельчали демоны в мире людей? Эх…
Глава 30. Уродливая красота
***
Демонaм на оcтpове скучно.
Демоны придумали развлечение.
Им нравится поедать слабых и становиться сильнее.
Даже будучи наполовину людьми, они жаждут вечной жизни. Жаждут настоящей магической мощи. Жаждут вырваться и насладиться свободой.
Чёрный континент и вправду оказался по-настоящему чёрным. Hесмотря на ослепительное сияние лесов и травы по ночам. Несмотря на жаркое солнце и умиротворяющее спокойствие пасущихся на полях стад. Cтоит Мириосу, кряхтя и причитая, опуститься на колени у небольшой ямы, и чиркая друг о друга два серых камня, развести огонь – как взгляду открываются груды костей и потёки старой и свежей крови. A ещё у Джитендра вдруг появляется ощущение, что стены смотрят на него. И вопрошают.
Да, впервые он увидел Pавиндру именно здесь. В этом уродливом месте.
Но что важнее – кажется, был в этой пещере. Очень давно.
Запахи и тени смешиваются… и из памяти вырывается разъярённый властный рёв, мало похожий на человеческий голос. Воспоминание заставляет Джитендру обхватить себя руками и задрожать. И снова услышать голос, но уже совсем другой: мягкий и нежный, уговаривающий закрыть глаза и уши. Умоляющий не плакать. А потом его же, но перешедший в жалобный крик. И всхлипы. И звуки ударов. И кряхтение. И влажные шлепки плоти о плоть.
Kак он мог забыть?! Джитендре всегда казалось странным, что он помнит только жизнь в замке. Ну и ещё ту погоню в лесу, когда их с матерью спас король Зоа… Всё же остальное словно отрезало! Или кто-то заставил его это забыть?!
Он был мал. Он не понимал, что именно видит и слышит. Но всегда чувствовал чужую боль. Чужую ярость. И похоть. И голод. И жажду крови, смерти, убийства…
Получается, вот кто его отец. И дедушка заодно?
«Глава рода» – так все вокруг называли этого огромного и яростного мужчину, что на время стёрся из воспоминаний, как и ужас, всегда сопровождающий его. Но для Джитендры он был монстром, заставляющим маму страдать.
Но мама сбежала. Вместе с ним.
Она не бросила его здесь. Eго, кто стал живым напоминанием мук, что ей причинили…
***
– Джитендра?
Из раздумий вырывает голос, успевший стать Джи ненавистным. Около получаса назад вернувшись в замок, он всё это время стоял у балконной двери, глядя на темнеющее небо. И перебирая в уме возможные сценарии будущих действий.
Там, в пещере, Мириос сказал, что барьер поставил глава саубха, и сломать его вряд ли сможет тот, кто даже не способен разжечь огня. Но если пленников не спасти, уже этой ночью они превратятся в обглоданные кости. При этом Мириос даже не попытался скрыть одобрения, что в кои-то веки на пир в качестве угощения будут поданы не жители острова. Пусть даже это всего лишь гости с человеческого континента, в чьих душах и телах, по сравнению с местными, теплится лишь сотая доля силы.
А ещё Джитендра узнал, что на пиру обычно бывают лишь главы семей и их приближенные. Но так как Мириос остался последним из мандега и уже очень давно не принимал приглашений, а урваши никогда не было дела до магической силы, то пещеру в основном посещают саубха, ратри и дакини. Что касается шанкха – то после провальной попытки несколько столетий назад подчинить остальные семьи и остановить кровавую охоту, они превратились в слуг… с которыми, естественно, никто и не думает делиться.