Дакини и ратри страшны физическим воплощением своей силы. Саубха – магическим. Учитывая, что местные ганда не чета тем, кого Джитендра когда-либо знал, он понимает, что никак не сможет их остановить и заставить снять барьер. В конце концов, он никогда не участвовал в сражениях… да, фехтованию его обучили – но и только.
Взвалить всё на Рохана? Пусть и сильного, но обычного человека?
Xотя подготовка императора наверняка лучше, чем у бастарда…
Но в конце концов Джитендра выбирает другой путь. И стоя тут, у балкона, он наконец-то дожидается прихода Равиндры.
– Привет, дядя.
Он был уверен, что Равиндра в замке. В этих мёртвых стенах легко найти всё, что ещё не потеряло своей души. В том числе и санракши. А ещё Джитендра не сомневался: дядя не уйдёт, не поговорив с ним. И зашедший в гостиную молодой мужчина не обманывает его ожиданий.
И вот сейчас, стоя на пороге, теперешний глава рода источает тонкий аромат беспокойства, неуверенности и надежды. Возможно, он ждёт, что Джитендра признает свою неправоту. И откажется от Рохана. И тогда император, скорее всего, присоединится к тем, кто заперт в пещере.
Впрочем, почему-то кажется, что Рохан не позволит так просто справится с собой… Стоит только вспомнить лохмотья, в которые превратилась его одежда… Да уж, пока Джи спал, император доставил Равиндре немало хлопот.
Эта мысль заставляет улыбнуться.
Равиндра тоже улыбается в ответ. Даже еле заметные морщинки в уголках его глаз смотрят приветливо. Но уловив это добродушное настроение, Джитендра тут же прячет улыбку. Ему говорили, что его глаза могут выглядеть очень холодными, но то же самое можно сказать и о его дяде. Ведь они почти копия друг друга, разве что один старше другого.
– Я был в пещере, – ровным голосом сообщает Джитендра. – И то, что я там увидел, мне не понравилось.
Черты лица хозяина замка каменеют. Теперь его улыбка кажется маской, приклеившейся настолько крепко, что так сразу и не отодрать. И это подсказывает Джитендре, что в отличии от него самого, Равиндре маски носить непривычно – он не умеет ни держать их, ни вовремя менять. Чтобы этому научиться, нужно хотя бы пожить при дворе и испытать на себе, чего стоит улыбаться в ответ на оскорбления и уничтожающие взгляды. Или немного побыть в роли императорской подстилки, в которой даже слуги видят кого-то ниже себя.
Впрочем, он отвлёкся.
А молчание тем временем продолжает висеть – густое, почти ощутимое. Равиндра ждёт чего-то. Наверное, требования. Или вопроса. Дядя не отрицает и не пытается оправдаться. Почему? Вероятно, ему всё равно, что Джитендра подумает. И он с самого начала не планировал посвящать племянника в то, что творится на острове. И правда, зачем? Если верить Мириосу, Равиндра только и ждёт, пока тот сполна разовьёт в себе силу… чтобы потом её поглотить.
Это совсем не обидно. Джитендра привык, что им пользуются. Он давно уяснил, что в этом мире о нём бескорыстно заботилась только мать – остальным же всегда было что-то нужно.
И всё-таки, неприятно. Досадно. И немного постыдно.
Но Джитендра ожидал даже худшего. Например, что его тут же попытаются схватить и запереть. Без понятия, как именно… но Равиндра уж точно подготовился. Только вот почему-то тот продолжает стоять, не двигая ни единым мускулом.
– Разочарован?
Напряжённый голос. Напряжённый вопрос. Джитендра удивлён и теперь вынужден снова вслушиваться в шлейф посторонних эмоций. Равиндра не скрыл их, хотя, наверное, мог. Или это ловушка?
Джитендра чувствует, что тот уязвлён. И чего-то боится. Только чего? Что племянник сбежит, не дав себя выпить? Но куда он денется от него на острове?..
В этом-то и заключается основная проблема: на Чёрном континенте оставаться нельзя, а сбежать…
– Это отвратительно, – наконец отвечает Джитендра. – Но это ваше дело. Меня оно не касается.
– Но ты – часть нас.
Мягко. И снисходительно. Как напоминание, которое всем известно, но в силу обстоятельств должно быть произнесено. И Джитендра почти ждёт, что Равиндра добавит: «малыш» – но если вспомнить, тот уже давно так к нему не обращается. Хотя именно сейчас он кажется заботливым дядюшкой, слишком молодым и ещё не осознавшим своё положение, но искренне пытающимся соответствовать ожиданиям. Или это то обращение, которого ему самому не хватало?
– Десять лет – долгий срок даже для нас. А ты был совсем мал. Поэтому я не могу сказать, что ты изменился, Джитендра. Но пусть ты вырос другим, теперь ты дома. И должен принять обычаи своего дома.
– Моя мать тоже должна была принять то, что с ней делали?
– Твоя мать…
Джитендра ждал чего-то вроде: «она не понимала своих обязанностей» или «такова судьба женщин, ведь мы пытаемся создать идеального санракши». Но вместо этого на лице Равиндры проступает отчаянье. Кажется даже, что он сейчас упадёт на колени и зарыдает… или признается в каком-то страшном грехе… но ничего подобного не происходит. Разве что взгляд его становится твёрже, а плечи распрямляются.
И вдруг с уверенностью, граничащей с клятвой Равиндра заявляет:
– Подобное больше никогда не повторится. Иначе бы я не стал учить тебя, а давно бы заставил превратиться и зачать ребёнка уже от меня, – голос его крепнет, появляются вальяжные нотки. – Или от кого-то, чью силу я сочту подходящей. Ведь в тебе слишком мало от саубха… – он вдруг подпирает подбородок рукой, словно задумавшись и размышляя вслух, – …но в моей сестре этой энергии было слишком много, поэтому сначала, наверное, стоит провести изменения… Да, думаю, я начал бы с измерений. Знаешь, есть способ по крови узнать совершенно точные пропорции… правда, если в тебе от бессмертных окажется слишком мало, то ты можешь этого не пережить…
«Он меня пугает? Или хочет, чтобы я испытал благодарность за то, что со мной так не поступили с самого начала? Ведь когда я тут оказался, я был беспомощнее овцы… Нет! Я больше не позволю себя обмануть!»
Гостиная погружается в темноту. Но снаружи всё наполняется сиянием: звезды на небе, растения на земле. Даже воды океана блестят с каждой минутой всё ярче. Удивительная красота. Но сейчас она кажется Джитендре отвратительной. Как прекрасное кружево, усыпанное искрящимися алмазами, скрывшее частично разложивший труп. Так и эти слова Равиндры – они лишь прикрытие. Лишь попытка дать объяснение и заставить поверить, что в традиции кровавых пиров ничего ужасного нет. Или в изнасиловании женщин.
Но, похоже, Равиндра увёл разговор в сторону… или это сделал сам Джитендра?
«Всё равно».
– Я больше не желаю здесь оставаться. Освободи подданных Рохана, мы возвращаемся на большую землю.
Быстрый прищур. Словно что-то в его словах особенно зацепило Равиндру – это заставляет напрячься, и постоянно маячащее на грани сознания видение каменистого пляжа становится реальнее и ощутимей. Да, Джитендра заранее был готов исчезнуть из гостиной. Он слишком хорошо запомнил, что значит быть заключенным, а Равиндра, если захочет его запереть, вряд ли обойдётся лишь стенами и замком на двери… Страшно. И жёсткий тон и взгляд Равиндры этот страх укрепляют.
– А я тебе запрещаю, – отвечает мужчина ледяным тоном. – Какое тебе вообще дело до тех отбросов? Они лишь бледное подобие настоящих ганда, как вы их назвали… И сам подумай: зачем возвращаться? Я позволил тебе сохранить игрушку. Этого человека. Ведь именно он тебе нужен? Так забирай и играйся, как он игрался с тобой!
– Ты что-то знаешь?
Вопрос вылетает сам собой.
Равиндра склоняет голову к плечу и вздыхает:
– Люди одинаковы везде.
Это ни о чём не говорит Джитендре. И в тоже время говорит о многом.