И тут Джи замечает небольшой столик, прислонившийся к стене как раз между ним и кроватью с тяжёлым паланкином. Взгляд скользит по широкой круглой вазе с ярко-красными яблоками, узкому серебряному кубку и… останавливается на ноже – кажется, тоже серебряном.
На самом деле, чтобы взять его, достаточно лишь сделать шаг и протянуть руку.
«Император должен умереть!» – вновь вспыхивает в голове, но уже так тускло, что кажется лишь отголоском сна.
Однако из кресла тут же доносится:
– Хочешь попробовать?
«Он что, мысли читает?»
Джи с трудом отрывает взгляд от ножа. И облизав губы, впервые за месяц позволяет своим чувствам потянуться наружу – впервые с той ночи, когда такое привычное и теплое присутствие матери неожиданно исчезло, сменившись пугающей пустотой. Вообще, он и раньше нечасто это делал, в конце концов нет ничего интересного в том, чтобы чувствовать чужую жалость или презрение, а именно это окружало его в замке каждый день. Его – не бастарда, но и не законного сына, да ещё и… нечистого.
Но что, если император тоже… не совсем человек?
Ничего. Джи не чувствует ничего. Словно разучился за один месяц делать то, что умел с рождения!
– Ты не понял, что я сказал?
В голосе императора не раздражение, а усталость. Словно ему всё это не слишком интересно. А Джи не может ни слова вымолвить в ответ – горло онемело, в животе образовалась тяжесть, а ноги будто приросли к красной пушистой ковровой дорожке.
Хлопает закрытая книга. Император поднимается с кресла и халат его расходится выше пояса. Дверь упирается Джи в спину. Но нажиму не поддаётся.
– Боишься?
Что за дурацкий вопрос?!
Чем ближе подходит император, тем сильнее стучит в висках. Снова Джи абсолютно беспомощен и не способен придумать хоть что-нибудь ради своего спасения. Но когда между ними остаётся не больше трёх шагов, Рохан вдруг сворачивает к столику, берёт серебряный бокал и подносит к губам. Багровая жидкость переливается через край и струйкой сбегает по хищной скуле на рельефную шею и дальше, на ключицу, заставляя потемнеть изумрудную ткань халата. Но вот бокал ставится обратно, Рохан снимает очки, кладёт рядом и косится на Джи:
– Может, мне казнить тебя и попросить Кайлаша прислать другого сына?
– Да, наверное, так будет лучше, – слышит Джи собственный хриплый голос. Он даже не заметил, когда тот вернулся.
В ответ император еле заметно качает головой… и вдруг его длинная рука дотягивается до Джи: железные пальцы сжимают локоть, дёргают – и вот он уже летит в сторону кровати и больно ударяется о её край животом.
Треск. И ворот сорочки врезается в горло.
– Ты же не ждал, что тебя будут уговаривать, верно?
Джи, как тряпичную куклу, перебрасывают дальше, в голую спину упирается рука, и мир сжимается до размера ладони, оставившей на ягодице горящий след.
– Что-то ты какой-то тощий и бледный… плохо кормят?
Сжимая зубы, Джи заставляет себя промолчать. Никакие вопли ему не помогут. Даже если будет молить о пощаде – лишь растеряет остатки достоинства. Как там было? «Лучше расслабиться, так быстрее всё кончится»? Но тело разуму подчиняться не хочет. И чем больше эта венценосная скотина мнёт его зад, тем сложнее успокоить биение сердца и сведённые судорогой мышцы.
Снова шлепок.
– Ну вот, порозовел… – довольный голос. – Раздвинь ножки.
Что? Он хочет, чтобы Джи сам это сделал? Может, ещё и сесть на его хер добровольно?!
Упёршаяся в спину рука съезжает выше, к шее, обхватывает её и сжимает, да так, что у Джи второй раз за день вспыхивают звёзды перед глазами. Кажется, ему просто голову сейчас оторвут!
– Ладно, как хочешь…
Из горла вырывается хрип, когда между ног влезает жёсткое колено. И он чувствует прикосновение и чего-то горячего… члена? И им трутся об него!
– Н-не надо…
Чей этот противный скулёж? Неужели его собственный?
– Да ладно, – раздаётся насмешливый, но напряжённый голос над головой. – Не всё так плохо, как я думал…
А?
Но раньше, чем Джи успевает сосредоточиться на услышанном, его уже насаживают на толстенный шампур.
Нет, только не снова… И хоть в этот раз боль другая, унижение то же. И опять слёзы текут, а ногти врезаются в ладони. Но рядом нет никаких осколков от гранитного пола. Джи даже не видит лица своего насильника. Его вдалбливают в мягкий матрас, заставляют давиться слюной и хрипом. А в какой-то момент прямо за шею отдирают от покрывала, поясница трещит, воздух застревает в груди. Ни вдохнуть. Ни выдохнуть. И вместо звёзд под зажмуренными веками – красные пятна.
«Я сейчас умру… нет, я уже умираю…»
В какой-то момент ощущения исчезают, и Джи повисает в бесплотной темноте. А потом его накрывает тишина.
***
– Это он?
– Угу.
– У меня мурашки по коже от его глаз.
– Нормальные глаза, голубые… Васу, с каких пор ты стал таким чувствительным? Не пора в отставку?
– Рохан, они почти прозрачные.
– Если бы они были прозрачными, мы бы увидели содержимое его черепушки, не так ли?.. И вообще, чего припёрся?
– Хариш требует аудиенции.
– Опять насчёт рудников?
– Он хочет копьё.
– Гони в шею…
– Ещё сгорела гильдия гончаров.
– О, демоны… Есть свидетели? Опять кого-то похитили?
– Тела пока считают. Но сам понимаешь, стража не особо рвётся расследовать убийство каких-то нечистых…
– Заставь их.
– Слушаюсь… А чего это он? Спит?
– Этот-то?.. Отрубился. Даже жалко его немного.
– Да правда, что ли? А морить голодом три дня было не жалко?
– Тц… отстань. Все петензии к Калидасу.
– «Претензии».
– Что?
– Ничего. Так и оставишь его до утра?
– Да пусть валяется. Много места не занимает…
***
– Просыпайтесь!
Кажется, его трясут за плечо. Да так грубо.
– Камила… у меня нет сегодня уроков верховой езды…
– Просыпайтесь, господин Ситар!
Что? Какой такой «ситар»?.. И почему голос мужской? Где Камила?
Тело почему-то ломит так, словно он всю ночь провёл верхом на том новом, недавно купленном матерью жеребце. Так саднит между ног…
– Господин Ситар!
Распахнув глаза, Джи резко садится. И видит перед собой недовольное лицо смотрителя башни. Кажется, за эту ночь Джохар стал ещё тоще, ключицы провалились, а под глазами залегли тёмные круги.
– Вам нужно сейчас же вернуться к себе! Быстрее!
Подчиняясь чуть ли не паническому тону, Джи подтягивает себя к краю кровати, спускает ноги на мягкий ворс ковра и едва не падает, но успевает ухватится за стол. Там до сих пор стоит ваза и пустой серебряный бокал. Только нет ножа.
Боги, что вчера произошло? Какого демона этот венценосный ублюдок сотворил с его телом?!
– Господин Ситар, я понимаю, что вы не совсем здоровы, но вам нельзя здесь больше оставаться. Позвать слуг, чтобы они понесли вас?
– Н-нет! Я сам… я могу идти.
– Тогда следуйте за мной!
Внезапно накинутый на плечи плащ заставляет колени вновь подогнуться. Интересно, с чего вдруг такая забота? Но Джохар уже уходит вперёд, и остаётся лишь плестись за ним. Спина скулит, а при каждом шаге между ног будто проводят крапивным листом. Но голый каменный пол за порогом спальни приятно холодит ступни и свежий ветерок остужает лицо. Пара смешков у двери заставляют поёжиться и сильнее натянуть на себя тяжёлый плащ. Но если по прямой идти было ещё несложно, то вниз по крутой лестнице – даже страшно. Ощущение, будто в любой момент может закружится голова, и он полетит вниз, считая всеми костями ступеньки.
Хотя, может, и правда лучше убиться?
Ночью Джи вроде бы слышал разговор. Император говорил с… кажется, «Васу». Неужели, тем громилой?.. Или это был сон? Но они точно упомянули копьё… не Копьё ли Индры? И упомянутые три дня… Получается, о нём не забыли, а специально заперли и не давали еды и воды? Но за что тогда схлопотал плетей Лал?..
Слава богам, ему не приходится спускаться до самого низа. Вчера Джи не заметил, но комната с книгами, оказывается, всего на пять этажей выше его камеры. Впрочем, какая разница? Вряд ли его поведут туда снова… Даже если император – любитель не просто мальчиков, но и насилия, ему нужна будет свежая жертва. Наверно. Просто в замке Зоа был один такой человек… казначей. По словам Сунила, тот требовал приводить к нему в спальню всех новых служанок.