— Сквозь время?
Теперь я огляделась по сторонам. Вокруг раскинулась плоская равнина без единого деревца, не столько серая, сколько какая-то безнадежная.
— Где мы? — снова поинтересовалась я.
Илия рассмеялся мне в волосы.
— Тебе скорее следует спросить «в когда мы».
Я сглотнула, пытаясь протолкнуть вглубь противный комок, решивший обосноваться у меня в горле.
— Я сошла с ума?
— Не больше, чем любой великий художник.
Он знает, что я рисую?
— Ты действительно очень хороший художник. Не забывай, Ребекка, я путешествую сквозь время. Прошлое, будущее — для меня без разницы.
Даже здесь, в этом сером мире, у меня затрепетало сердце, а щеки загорелись от удовольствия. Великий художник. Хороший художник. В будущем. Потом я встряхнула головой. Вот теперь я точно знала, что сплю. Выпила в седере слишком много разбавленного вина и, вероятно, уснула, положив голову на белую скатерть Нонни. И в этом сне я рисовала картину, на которой Илия стоял в дверном проеме, мрачный и голодный; губы его были слегка влажными, и с губ этих слетало приглашение, и язык был равно понятен как живым, так и мертвым.
— Ты нарисуешь эту картину, — сказал Илия, словно прочитав мои мысли. — И она заставит мир заметить тебя. Она заставит меня заметить тебя. Но не сейчас. Сейчас нам нужно сделать одно дело.
Илия взял меня за руку.
— Какое?
— Посмотри внимательней.
Мне сразу бросилось в глаза, что плоская равнина не пустует. По ней бродили люди — женщины и девочки, — все в сером. Серые юбки, серые блузки, серые шарфы на головах, серые сандалии или башмаки. Нет, я понимала, что их одежды не всегда были такого цвета, что они износились и постарели от ужаса, трагедий и безнадежности.
— Ты должна увести их отсюда, — продолжил Илия. — Тех, кто пойдет с тобой.
— Но это ты — путешественник во времени, волшебник, — запротестовала я. — Почему ты сам не сделаешь этого?
Длинное лицо Илии обратилось ко мне; взгляд темно-карих глаз смягчился.
— Они меня не видят.
— А меня? — спросила я.
Но уже знала ответ. Они шли ко мне, протягивая руки.
— Илия, — допытывалась я, — как я смогу говорить с ними?
Илия протянул руку и коснулся моих губ.
— Ты найдешь способ, Ребекка. А теперь иди. Мне большего нечем помочь тебе.
Он исчез, словно Чеширский кот, — остался только его рот, но вовсе не улыбающийся. Потом Илия скрылся окончательно.
Я повернулась к женщинам и позволила им столпиться вокруг себя.
Они пояснили мне, где мы находимся и как они сюда попали. Я читала их истории в книгах, и у меня не было причин им не верить. Мы были в лагере.
Нет, не в летнем лагере, где танцуют кадриль, плетут макраме и ходят купаться. В таких я бывала. Мои родители, а так же все их друзья считали, что лето — это такое время, когда можно наконец-то сплавить деточек в лагерь. Скаутский лагерь, лагерь для художников, лагерь для музыкантов. В одном — как в лагере для новобранцев, в другом — как на курорте.
Это же был Лагерь.
Я спросила этих женщин о том, о чем, по словам Илии, стоит спросить, — о нынешнем времени.
И когда они сообщили мне, что сейчас 1943 год, я даже не удивилась. Я уже видела призрак, существующий вне времени, путешествовала с ним в пространстве, которому место в научно-фантастическом фильме, внимала его рассказам о будущем. Теперь же он оставил меня в прошлом, подумаешь.
— Благодарю покорно, Илия, — прошептала я.
Тут у меня над ухом раздался голос:
— Благодарю покорно, Ребекка.
Мягкий выговор смягчил смысл слов.
— Я ничего не сделала, — добавила я.
— Сделаешь, — подбодрил он.
А женщины, которые слышали только меня, сказали:
— Никто из нас не совершил таких поступков, которые заслуживают попадания сюда.
Так началось мое время в Лагере. Это не был ни Аушвиц, ни Дахау, ни Собибор, ни Бухенвальд, ни Треблинка — эти названия я узнала бы сразу.
— Где мы?
— Неподалеку от Люблина, — ответила мне одна женщина. Ее поразительно голубые глаза выделялись на сером лице.
Это название было мне знакомо. Сощурившись, я напрягла память. Вспомнила! Моя прабабушка родилась в Люблине!
— А вы не знаете…
Я осеклась.
Я помнила только прабабушкину фамилию в замужестве — Моревиц. А толку-то? Кроме того, она в любом случае еще в детстве уехала в Америку и скончалась задолго до моего рождения. Я изменила фразу.
— А вы не знаете, как отсюда убежать?
Они рассмеялись, но и смех их был серым.
— Разве стали бы мы оставаться здесь, если бы знали? — произнесла женщина с голубыми глазами и очертила рукой круг, замыкающий их в этом сером месте.