А Дидье вдруг глубоко вздохнул и молча прикрыл глаза.
Будто сдаваясь.
Опустив оружие и сбросив броню.
«Бог ты мой…» — пронеслось у Грира в голове.
Он и сам почти зажмурился.
Одна его ладонь легла на плечо Морана, чувствуя его почти горячечное тепло, а вторая скользнула по телу Дидье, — под распахнутым камзолом и рубашкой, по прохладной гладкой коже, — почти целомудренно, но Грир с ликованием ощутил бешеные толчки его сердца под своей рукой. И собственное его сердце тоже болезненно и часто забилось. И сердце Морана — совсем рядом, настолько тесно они прижались друг к другу, все трое, и, приоткрыв наконец глаза, Грир затаил дыхание, увидев, что и у Морана веки опущены, и на бледные щёки легла тень от ресниц.
Дидье тоже раскрыл глаза — очень глубокие, и еле слышно прошептал:
— Мне уже не холодно, garГons. Tres bien.
И почти что беззаботно улыбнулся, отстраняясь от них.
Грир нехотя разнял руки, и его самого вдруг пробила дрожь.
К «Маркизе» они причалили в полном молчании, и Дидье, бросив только: «Bonne nuit», не оглядываясь, взлетел на борт своей посудины и исчез из виду.
Волны мерно и сильно раскачивали «Маркизу» — подымался западный ветер, обещавший вот-вот упасть яростной мглой урагана на море и берег.
Едва появившись на борту, Дидье содрал с себя осточертевшие роскошные тряпки, натянул привычные портки и рубаху и теперь безмолвно лежал, прикрыв локтем глаза, на койке в своей каюте. Но мысли в его голове метались стремительнее надвигавшегося урагана.
Он умел оставлять заботы вчерашнего дня дню вчерашнему же. Будто, выходя из комнаты, накрепко закрывал за собой дверь и отправлялся прочь, не оглядываясь.
Как, не оглядываясь, ушёл когда-то из родного дома, не просто закрыв за собой эту дверь, но прямо-таки заколотив её в своей душе.
Но теперь эта дверь рухнула под напором воспоминаний и всё нараставшего чувства вины.
Его мать когда-то на речном берегу указала ему, семилетнему, на его тогдашнюю подружку по играм, пятилетнюю Леони, со словами: «Ты мужчина, ты за неё отвечаешь».
Его мать теперь лежала под холодным могильным крестом на деревенском кладбище, оставив на него совершенно беззащитную крохотную Мадлен.
На него, на отца и на Франсуа.
А он ушёл, захлопнув дверь и отрезав себя от воспоминаний.
Оставив Мадлен с отцом, Франсуа и с теми женщинами, которых они привели под крышу своего дома, переставшего быть домом ему, Дидье.
Он обязан был вернуться.
Немедленно.
Боже, как же он не хотел туда возвращаться!
В несправедливость.
Позор.
Боль.
Но его мать хотела от него именно этого, он точно знал.
«Ты мужчина, ты за неё отвечаешь».
Дидье перевернулся и лёг на живот, беспомощно упёршись кулаками в подушку и уткнувшись в них лбом.
«Ты никогда больше не будешь один».
Так сказал капитан «Разящего».
«Я за тебя отвечаю».
Но за свою сестру отвечал только он сам.
Дидье на миг зажмурился, а потом рывком поднялся с койки.
Он должен был делать то, что должен, не ища ни у кого защиты, не прося помощи, как делал это всегда.
Эдвард Грир и так, не раздумывая, шагнул за него под пулю.
А он сейчас собирался обойтись с ним так подло и бессовестно.
Но у него не было иного выхода.
Глубоко вздохнув, Дидье шагнул на палубу и пристально оглядел горизонт. Ночное небо было непроглядно тёмным, луну за какой-нибудь час совсем затянуло набежавшими тучами.
Надвигалась буря.
Он распахнул дверь в каюту близнецов. Те, как обычно, сладко дрыхли, так тесно переплетясь руками и ногами, будто всё ещё находились в материнской утробе, и Дидье крепко встряхнул за плечо лежавшего с краю. Тот приподнял с подушки лохматую голову, сонно щурясь, и братец рядом с ним тотчас вскинулся.
Дидье невольно позавидовал обоим огольцам. Воистину они никого и ничего не искали, будучи так неразрывно и прочно связаны друг с другом.
Разбуженный первым мальчишка быстро и умело разжёг маленький светильник, и по этой сноровке Дидье распознал Лукаса.
— Кэп… ты чего?.. — удивлённо моргая, пробормотал тот и пригладил свои светлые лохмы обеими ладонями. — Ураган?
Лукас тоже чувствовал дыхание бури.
Нетерпеливо мотнув головой, Дидье властно распорядился:
— Garcons, собирайтесь. Берите своё барахло, усаживайтесь в шлюпку — и на «Эль Халькон». Побудьте там. Когда Грир вас найдёт… скажете, что я вас связал, рты заткнул и силой выкинул за борт.
Глядя, как у близнецов округляются не только глаза, но и рты, он хмуро пояснил:
— Иначе он вам всыплет.
— А ты? — поёжившись, выпалил Лукас.
— А у меня есть дело, — отрезал Дидье. — Семейное. Срочное. Грир о нём не знает, хотя догадывается… но я свой долг выполню один. И для этого мне нужна только «Маркиза». Больше ничего. Если мне понадобится экипаж, я найму пару смекалистых ребят на побережье, а пока что и ваших механических матросов хватит.
— Там ведь ураган надвигается… — прошептал Марк, жалобно уставившись на него. — И потом… Грир же помчится за тобой!
— Вряд ли, — подумав, уверенно отозвался Дидье. — Он не оставит галеон без присмотра. И он не знает точно, где меня искать. А я скоро вернусь.
— Куда ты?! — Марк вцепился ему в локоть, и Дидье сказал уже мягче, глядя в его наполнившиеся слезами глаза:
— Вам лучше не знать, garcons. От греха.
«От Грира», — добавил он мысленно.
— Почему ты не хочешь взять нас? — сердито выкрикнул Лукас. — Мы всегда…
— Потому что это моё дело, — решительно повторил Дидье, нахмурившись. — И если кэп вздёрнет кого-то на нок-рее по возвращении, то только меня. А вы ему будете нужны здесь — чтобы достать галеон. Я без того забираю у него бриг… и не могу забрать вас. Я ему сейчас записку напишу. Не бойтесь, с «Маркизой» всё будет в порядке, клянусь Богом!
— Да хрен ли с ней, с «Маркизой»! — воскликнул Лукас, вскакивая и сжимая кулаки. — Что будет с тобой?
— Patati-patata! — пробормотал Дидье, поспешно шаря в тумбочке в поисках бумаги и грифеля. — Всё отлично со мной будет, garcons. Давайте собирайтесь.
— Но… — начал снова Марк.
— Собирайтесь и выметайтесь! — гаркнул Дидье, вскидывая глаза, и сунул Марку листок. — Передашь Гриру… когда он вас найдёт, morbleu!
И он крепко обнял повисших на нём близнецов.
С рассветом Грир поднялся на мостик «Разящего» и не поверил своим глазам. «Маркизы» рядом с его фрегатом не было. А на палубе «Эль Халькона» восседали Марк с Лукасом и обречённо таращились в его сторону.
— Шлюпку на воду! — гаркнул Грир, обретя дар речи. — И вон тех двух паршивцев — ко мне!
Паршивцы так же обречённо и смирно сидели в отправленной за ними шлюпке, а потом проволоклись по трапу на мостик и застыли с опушенными головами.
Грир вымолвил только:
— Ну?!
— Вот, — выдохнул Марк, разжимая ладонь, и подлетевший Моран выхватил у него из рук листок бумаги, на котором было написано несколько корявых строк. Украдкой глянул на них и торопливо вручил записку Гриру.
«Я верну «Маркизу», но это моё семейное дело, и я сам его сделаю. Моя вина».
Моя вина!
— Прибью, — негромко обронил Грир, катая желваки на скулах. — Поймаю и прибью его задницей к планширу, чтоб и шагу больше не смел… — Осекшись, он бешено глянул на Лукаса. — Когда он сорвался?
— В три пополуночи, — уныло сообщил Лукас.
За четыре прошедших часа «Маркиза» с её быстроходностью могла уже быть… да где угодно!
Какого дьявола он, Грир, с вечера не засадил Дидье Бланшара в трюм вместе с его виной! Видел же, что парень не в себе!
— Кто нёс вахту в три пополуночи? — зловеще поинтересовался Грир, пристально глядя на своего понурившегося боцмана. — Кто этот слепоглухонемой болван, прохлопавший «Маркизу»? Старпом? Пусть мне на глаза не попадается! А вы, засранцы! — Он повернулся к близнецам, и те так и подскочили. — Почему вы сразу не явились ко мне, когда этот прохвост спустил вас в шлюпку?