Минут пять Эрик безуспешно боролся с, давящим его, смехом, потом не выдержал и расхохотался. Определённо, этот мальчишка — настоящая находка и не похоже, чтобы он хоть чего-нибудь боялся. Зато Кортеса стало нервировать его наглое поведение и он сказал, как отрезал:
— Не твоё это дело, кто у нас есть и кому, чем заниматься. Но специально для тебя объясняю: всех остальных Феликс хорошо знает. У нас тёмная лошадка — это только ты.
— Лошадка, — заворчал паренёк, — конь педальный. Вот ведь, это же надо так вляпаться в дерьмо! В паршивый день я родился и под самой паршивой звездой. И куда мне теперь отправляться, где находится то гнилое место, куда вы меня любезно откомандировали?
— На Тортугу, — вмешался в разговор, молчавший всё это время Эрик. — А там уже тебе придётся самому его искать.
— Да, — кивнул Фери, — по запаху. — Вот у меня осталась его рубашка, возьми с собой. И будь крайне осторожен. Я сразу хочу предупредить тебя, что Феликс очень сильно отличается от всех остальных.
И он швырнул гостю плотно закрытый пакет с чёрной мужской рубашкой. Мальчишка легко его поймал и собрался распечатать, но Эрик поспешил его остановить:
— Не торопись, откроешь на месте, чтобы запах не выветрился. Эта рубашка и так хранится уже слишком долго, хорошо ещё, что запаяна герметично, иначе там не осталось бы ни одной молекулы запаха.
— И ещё, — спохватился Фери и тут же в очередной раз сменил выражение лица и тембр голоса, — запомни, если вдруг что-то пойдёт не так, я не знаю, как именно, но, если вдруг у тебя возникнут какие-то подозрения или опасения, то ты должен будешь, не откладывая дела в долгий ящик, его убить. И я вынужден предупредить тебя заранее, что Феликс — это особый случай, поэтому оптимальный вариант — это прострелить ему голову, а ещё лучше — отрубить.
Когда дверь за пареньком закрылась, Кортес устало вздохнул. На его лице читалась такая тоска, что у Эрика невольно защемило сердце при виде этого старого и безнадёжно одинокого человека. Только что он фактически подписал приговор своему единственному сыну. А то, что Феликса, всё-таки, придётся убить, в этом, похоже, не сомневался и сам Фернандо, слишком уж серьёзные изменения у него наблюдаются в последнее время. Глупая это была затея, можно сказать, безумная. Хотя, а чего ещё ждать от трёх безумцев, обитающих в одном теле?
Старик закрыл лицо руками и Эрику показалось, что он плачет. Наверное, в этот момент он пожалел о том, что живёт так долго. Кортес пережил всех своих сыновей и скоро у него не станет и его последней надежды — Феликса.
— Нам надо отдохнуть, — бесцветным голосом произнёс Кортес, — и подумать. Я всё ещё верю, что не так уж всё безнадёжно. Оставь нас.
Эрик послушно покинул старика. Перед дверью он обернулся и увидел, как сильно сдал Фери за последнее время. Седая борода, словно присыпанная снегом, тёмная, как морёное дерево, кожа, вся исполосованная морщинами и только глаза, под густыми бровями, остались молодыми, но и это не надолго.
Глава 20
Договор
Мила нисколько не удивилась, обнаружив перед собой Виктора. Он стоял в дверях злой, как чёрт, но изо всех сил сдерживал себя, сего раньше за ним не наблюдалось. Бывший шеф, аккуратно отодвинул её в сторону и, не дождавшись приглашения, вошёл в дом. Вид у него был немного растерянный и женщина поняла, что сейчас Вик её о чём-то будет просить, а делать это он не привык. Ему куда проще было приказывать и требовать.
— Та девка, которую ты мне прислала, — недовольным тоном заявил он, — никуда не годится, дура — дурой. Я её уволил. Неужели нельзя было найти кого-нибудь поумнее и порасторопнее?
Мила поморщилась от его самодовольного тона и коротко ответила:
— И что теперь? Учти, я тебе не кадровое агентство. Больше я никого искать не буду, чтобы не попасть впросак.
Она с самого начала понимала, что никакая другая кандидатура Вершинина не устроит, но зачем-то вновь и вновь старательно подбирала для него подходящего секретаря. Это уже пятая, которая его не устроила. Она точно знала, что и шестую и седьмую ждёт та же участь. Всем своим видом Виктор демонстрировал, что намерен добиться своего, чего бы ему это не стоило, но сквозь непробиваемую броню привычного для него апломба женщина безошибочно уловила легкое смятение. На этот раз он был весь, словно натянутая струна.