Она могла бы принять эту заметку за одну из тех чудовищных опечаток, которые наводят ужас на любого редактора газеты. Она никогда не поверила бы этому сообщению, если бы Элспет Робертсон не была увечной дочерью могущественного владельца газеты, редактором которой стал теперь Кит.
Телевизионная компания направила ее в заграничную поездку, показавшуюся ей нелепой фантасмагорией моды и изящества. Европа, Соединенные Штаты. Лишь порой, в коротких перерывах между возбуждением от работы и наркотическим сном, ей вдруг приходило на ум, не дело ли это рук Кита, уже вступившего в роль редактора и повлиявшего на загадочно неожиданное решение директоров телевидения. Не его ли это желание – отослать ее, чтобы не тяготиться в медовый месяц мыслями о том, как она одна лежит в их кровати. Именно тогда начала она в избытке принимать наркотики, обнаружив, что без них не может заснуть, и в то же время возненавидев такое забытье без сновидений.
– Ты никогда не состаришься, – сказал ей Кит в тот последний день, когда они были вместе. Глядя в ее лицо на подушке, он внимательно рассматривал морщинки у глаз, которых раньше не замечал. – Но кожа твоя начинает увядать, у тебя уже появились морщинки вот здесь. И вот здесь. – Он провел пальцем по ее шее. – И линия рта у тебя начинает обвисать.
Увы, зеркало подтвердило его правоту. Она уехала в Швейцарию, в клинику прославленного специалиста по пластическим операциям, заплатила баснословные деньги и вышла оттуда обновленной – морщинки вокруг глаз разгладились. Из зеркала на нее смотрело новое, незнакомое ей лицо.
Лежа в затемненной комнате после операции, она думала, почему теперь, когда современная наука творит чудеса, еще не научились делать пластические операции на человеческих душах.
Три месяца колесила она по всему свету. Она настолько уставала, что как-то почти не думала об одиночестве. И, лишь переступив порог своей квартиры, где ее встретили только Джаспер и тетя Лилиан, ясно представила себе, каким одиноким с этих пор будет ее существование.
Внешне все шло по-старому. Она так же подолгу лежала на столах массажисток, сидела в креслах парикмахеров, отдыхала, когда над ней хлопотали умелые руки косметичек. Лицо ее сохраняло свежесть, кожа была упругой, тело крепким, волосы густыми и блестящими. Но внутри у нее было пусто, пусто, пусто. Теперь она нуждалась не в подновлении красоты, а в чем-то ином, что определило бы смысл ее жизни и дало бы ей цель.
Самыми мучительными были для нее часы, которые она проводила дома. Она никак не могла найти выход из создавшегося положения. Конечно, можно было продать все и переехать. Это стоило бы ей дешевле, но пока она еще не задумывалась о деньгах как о сложной жизненной проблеме.
С уходом Кита прежняя светская жизнь прекратилась, и ей пришлось воочию столкнуться с крахом своих иллюзий о том, что она является частью этой жизни. Правда, она еще широко пользовалась гостеприимством и сама оказывала его, но теперь уже не у себя дома. Она предпочитала приглашать знакомых в фешенебельные рестораны, где всегда в нужный момент оказывался фоторепортер, запечатлевавший на пленку ее визит, где управляющий и метрдотель встречали ее подобострастно, потому что присутствие в их заведении Тэмпи Кэкстон было рекламой, а стало быть, приносило прибыль.
Особенно страдала она от одиночества в субботние вечера. Вряд ли какая-нибудь женщина, так же, как она, дорожившая репутацией счастливой и преуспевающей, осмелилась бы появиться в общественном месте одна или в компании другой такой же одинокой особы. Прийти в театр, в ресторан одной или с подругой означало бы признать перед всеми свое поражение. Ей приходилось принимать приглашения мужчин, которые лишь раздражали ее.
Она пробуждалась от наркотического сна, как только озорные кукабарры начинали заливаться громким смехом, и ее квартира казалась ей чем-то вроде пустой скорлупы.
Воспоминания преследовали ее, хлестали, словно плетью. И хотя в доме не осталось уже ни единого вещественного напоминания о Ките, она никуда не могла убежать от него: пол отзывался эхом его призрачных шагов, кровать дышала его незримым присутствием.
Она долго не могла подняться, лежа в полузабытьи, а вокруг пробуждалась жизнь: куравонги перекликались звонкими трелями в листве деревьев, весело щебетали бюль-бюли, чайки своими пронзительными криками, будто хор, аккомпанировали грохоту первых отплывающих паромов, взрывая тишину у причалов. Тэмпи ощупывала свою кровать, отказываясь поверить, что она пуста. Слезы медленно скатывались из-под ресниц, стекали по вискам и ушам. Она лежала, плотно сжав веки, не открывая глаз, не видя наступившего утра.
Потом ее тело начинало гореть от острой тоски по нему, она переворачивалась и зарывалась лицом в подушку, кусала ее зубами, лишь бы не закричать во весь голос. Так лежала она, скованная страстью, пока неудовлетворенное желание не утихало в ней, а сердце не начинало биться нормально.
Беспощадное солнце настойчиво врывалось в широкие окна, залив уже не просто сверкал, а весь горел от ослепительного света. Она нехотя поднималась, долго, очень долго лежала в ванне. От воды исходило благоухание, а по лицу ее, покрытому густым слоем крема, неудержимо текли слезы.
Она пробовала читать, но ни в одной книге не были описаны муки ее одиночества. И поэтессы и романистки, видимо, стыдились правдиво показать глубину страданий, отчаяние покинутой женщины. А может, они просто этого не испытали. Или талант предохранял их от разъедающего чувства потери и горечи поражения.
Романтический ореол, который раньше окружал ее работу, начал постепенно тускнеть. Теперь, когда телекамера брала ее в фокус, она должна была собрать все свое умение, весь свой опыт, чтобы придать позе естественность и эффектность, чтобы владеть модуляциями голоса. Теперь ей претили и резали ухо рекламные передачи. Раньше они не казались ей такими вульгарными, слащавыми попытками одной женщины вызвать доверие других. Теперь она ощущала чудовищную неискренность, лицемерие созданного ею образа, скрытые безмятежным выражением лица, спокойными глазами и улыбающимися губами, которые говорили: «Твоя святая обязанность по отношению к самой себе и к мужу – постоянно думать о красоте своего тела, о том, чтобы волосы твои отливали блеском, а кожа была упруга и нежна. Заботясь о своих нарядах, ты исполняешь долг не только в отношении своего дома и своей семьи, но и в отношении своих соседей – ты воспитываешь в них хороший вкус». А червь в мозгу замечал иронически: «Как же ты можешь давать советы этой незнакомой женщине, какими чарами удержать возле себя мужчину, если сама не смогла этого сделать?»