В новом джазе общая стилистика стала второстепенным критерием музыки, так как сама стилистическая цепь распалась. Точкой отсчета в авангарде стала личность, а не канонизированный прием, стиль, форма. (Здесь нужно оговориться, что под стилем, формой, приемом подразумевается всеобщее, а не особенное. В традиционном джазе форма была носителем общестилистического, в свободном джазе она стала единственным носителем индивидуального, личностного. В авангарде форма выступает не в своем старом качестве носителя стилистики направления, нормативного языка, эстетических опосредовании, а в новом качестве тождества личностному началу музыки.) Личностный аспект джаза (и без того значительный) получил в авангарде дальнейшее развитие, поэтому и воздействие нового джаза на слушателя, контакт музыканта со слушателем стали сильнее и теснее, ибо личность музыканта в свободном джазе предельно обнажилась, личностная экспрессивность музыкального изложения (драйв) необычайно возросла. Парадоксально, но верно: в авангарде мы скорее приемлем или не приемлем не музыку, а человека.
Интерпретатор и импровизатор
Несомненно, что многие музыканты традиционного джаза отличались и высокой индивидуальностью, и значительной художественной одаренностью. Конечно, на старом джазе лежала печать эстетической ограниченности массовой культуры, хотя историческая обусловленность этого понятна; но не следует обманывать себя: личностная заурядность при незаурядной художественной индивидуальности — характерная особенность музыканта традиционного джаза, где она встречается чаще, чем в авангарде.
Не нужно думать, что в классической («серьезной») музыке музыкант —личность более значительная, духовно превосходящая джазового музыканта. Нет, скорее наоборот. Но в «классике» музыкант — не композитор, не творец, а интерпретатор. От среднего исполнителя в музыке академической традиции требуется высокий профессионализм (техничность) да элементарный вкус (встречается реже). Его творческий потенциал по сравнению с талантом джазмена другого порядка. На исполняемую им музыку его личность накладывает меньший отпечаток, чем личность джазмена. Композиторская, а не его индивидуальность запечатлелась в музыке, композиторские, а не его мышление, вдохновение, гений создали эту музыку, которая существовала до него и будет существовать после концерта. Несомненно, индивидуальность исполнителя в традиционной «Классике» — очень важная, но не главная составляющая значительности музыки. Не то в джазе. Джазовая музыка не отделима от музыканта. Ее не существовало до него, она исчезает с ним. Но композиторский дар джазмена —талант особого свойства. Многие ли композиторы способны создавать музыку высокого качества без подготовки, длительной работы, отделывания и переписывания (скажем, как пушкинский Моцарт)? Немногие. Счет пойдет не на десятки, а на единицы. А между тем высокоразвитая импровизационная способность — явление заурядное в джазе. Конечно, это говорит вовсе не о личностном превосходстве джазмена над композитором или музыкантом-«классиком», а лишь о своеобразии джазового таланта и о качественно иной роли личности джазового музыканта в творческом акте создания музыки по сравнению с музыкантом неджазовым. В конце концов главное — это не умение музыканта, не его ремесленный навык, а содержательность и глубина музыки, им исполняемой. А это уже находится в прямой зависимости от личностной значительности сочинителя.
К сожалению, традиционное неджазовое исполнительство почти не предоставляет музыканту возможности для серьезной личностной самореализации. «В жизни каждого серьезного исполнителя, — замечает Хиндемит, — наступает пора, когда он осознает, что выступления в некой возвышенной роли общественного шута не могут быть конечной целью его существования и что должна быть какая-то более высокая цель, чем сосредоточение в течение всей жизни на мысли, как взять требуемый звук нужной силы в надлежащий момент».[34]