— Нингорс! — Кесса, растянувшись на спине хеска вдоль колючего гребня, выглянула из-за его плеча. — Говоришь, ты загрыз зурхана? Зачем?
— Еда нужна была, — буркнул Алгана. — Мор упал на все стада. Ели всё, что не успело сбежать. Не хотел бы я ещё раз такое увидеть.
— А как ты с ним справился? — не отставала Кесса. — Они же очень сильные…
— Да уж не так, как этот… — начал было Нингорс, но осёкся и громко фыркнул. — Двое отвлекали, двое вцепились в лапы, я добрался до горла. Он был не очень крупный…
Кесса осторожно пригладила вздыбленный мех на загривке хеска.
— Ты тоже думаешь, что Вуа поступил скверно?
— Эррх! Я не хочу думать о Вуа, — мотнул головой Нингорс. — Тебе снова нужен город, Шинн? Снова ночуем за стенами?
— У меня кончаются припасы, — вздохнула Кесса. — Почти ничего не осталось, а падаль я не ем.
Нингорс фыркнул.
— Будь я знорком, я бы из норы не выбирался! Как вы вообще осмеливаетесь куда-то ходить?
…Экамис встретил их после заката, в кромешной мгле, — луны едва показались из-за края земли, и небо было чёрным. Во мраке тонула и долина, только город сиял россыпью алых и золотых огней, и зыбкий свет серебряного пламени, дрожащего над стеной, отражался в сонной воде широкого рва. Ров протянулся вдоль городских стен, опоясал их серебрящимся кольцом, в полумраке поскрипывали мосты, поднимаемые на ночь. Тяжёлые створки больших ворот уже сомкнулись, но рядом с ними, в стене, темнели небольшие лазы. Белый свет дрожал на широких наконечниках копий и острых зубцах палиц, — двое стражников стояли на виду, но Кесса чувствовала на себе настороженные взгляды из темноты и не сомневалась, что на стенах полно лучников.
— Быстро, быстро в город! — стражник отделился от стены, нетерпеливо помахал пришельцам копьём. — Где вы днём были?!
— А пошлина? — приостановилась под аркой ворот Кесса. Стражник подтолкнул её в спину.
— Так идите. Быстрей, ворота закрываются!
С той стороны прохода кто-то взглянул на них, и Речница вздрогнула, — один его глаз был обычным, зато второй — мутный блестящий диск — множеством граней и уступов отражал свет. Приглядевшись, она облегчённо вздохнула, — кристаллы кварца были вставлены в шлем, странную маску, закрывающую пол-лица. Стражник зажмурил открытый глаз, посмотрел на пришельцев сквозь кристалл и отступил в сторону, пропуская их в город.
— Что видно через склеенные камни? — тихо спросила Кесса. Сквозь большую кварцевую линзу, как сквозь мутноватую стекляшку, она ещё взялась бы разглядывать чужаков, но множество маленьких камешков, склеенных вместе…
— Оборотней, — буркнул стражник, смерив пришелицу подозрительным взглядом.
— Оборотней? — удивлённо мигнула она. — А разве их так не видно?
— Акаи, — пояснил Нингорс, приобнимая её крылом и утаскивая из-под арки на тускло освещённую улицу. — Акаи оборачиваются.
— А-а… — протянула Речница, вспоминая обрывки увиденного и услышанного. — Это я знаю. Акаи и Варкины, между ними вражда… Что, снова война?
— Да ну, — фыркнул хеск. — Никакой войны. Видишь, город украшают для Мирного Пира?
Окон в домах Экамиса не было — свет скупо сочился сквозь стены, сплетённые из ветвей, коры и листьев, тусклые огоньки мерцали под навесами, где на циновках сидели жители, пили пахучие отвары и негромко переговаривались. Только на перекрёстках горели прикреплённые к стенам цериты — по кристаллу на маленькую площадь, по паре на большую — а в трёх десятках шагов всё тонуло во мраке. Но город не спал — шелестящие тени то и дело проносились мимо путников, кто-то беседовал под навесами, сновал по переулкам и хрустел соломой на крышах. Кесса смотрела по сторонам и видела ограждённые дворы — за оградами поблескивала резьба на бортах больших кораблей, тёмными ворохами лежали на палубах спущенные шары; длинные и широкие дома под травяными крышами стояли наособицу, между ними могла бы пройти Двухвостка, и у каждого дома был свой двор с кораблём, свой навес с расстеленными циновками, а где-то в закоулках пофыркивали засыпающие животные. Кесса различала голоса хург и белоногов, раскатистый рёв хумраша и вибрирующий горловой рык панцирного ящера. По краям каждого навеса свисала бахрома, по углам домов пристраивали странные плетёные украшения. Четверо жителей перешли дорогу, бережно неся в руках длинную полосу бахромы, выкрашенной в белый и пурпурный.
— А скоро будет пир? — спросила Кесса. «Где я была, когда наступил Праздник Крыс? Вайнег разберёт…» — с досадой вздохнула она. «Хоть бы Мирный Пир не прозевать!»
— На днях, похоже, — Нингорс огляделся, пересчитывая гирлянды и плетёные шары. — Скрепят мир перед Волной. Это хорошо…
За очередным поворотом Кесса увидела чуть более ярко освещённую террасу под навесом и спальные коконы, разложенные на ней. Варкин-домовладелец был недалеко — вышел на оклик, пошевелил усами, глядя на диковинных гостей, и кивнул на груду коконов и циновок.
— А под крышей места не осталось? — спросил Нингорс, окинув взглядом террасу. Чужеземцы, едва различимые в тусклом свете церита, лежали вповалку вплотную друг к другу — только головы торчали.
— Какое место? Вся долина тут, в Экамисе. Всем сюда надо, — вздохнул Варкин. — Выпей чашку суавы — быстрее уснёшь.
Горьковатый запах суавы струился по улицам — в эту ночь не спалось многим, и Кесса долго ворочалась на жёстком ложе, завидуя Нингорсу — тот, завернувшись в крылья, уснул мгновенно, только размеренное сопение доносилось из-под кожистой перепонки. Свет выбравшихся из-за горизонта лун блестел на листьях папоротника, укрывающих крыши. Из-под навеса Кессе был виден край поднимающегося лунного диска — огромного, яркого. Прикрыв ладонью глаза, она свернулась клубком и попыталась заснуть.
Зыбкая дремота, едва сгустившись над ней, развеялась, и Кесса привстала, растерянно мигая. Между освещённой лунами улицей и спальной террасой стояла спиной к Речнице крылатая тень — Нингорс, выбравшись из кокона, спустился на мостовую и остановился там, оглядываясь по сторонам и настороженно рыча. Его грива вздыбилась, на пальцах горели зеленоватые огоньки. Услышав шорох за спиной, Алгана развернулся, слегка пригибаясь, и Кесса увидела оскаленную пасть и горящие янтарным огнём глаза. Осмотрев террасу, Нингорс с глухим рыком шагнул вперёд, что-то прикинул в уме и резким движением поднял вспыхнувшую ладонь. Ноющая боль сжала запястья Речницы — магия пробуждалась в крови.
— Нингорс! — Кесса прыгнула вперёд, едва не запнувшись о край террасы, и повисла на руке хеска. — Нингорс, постой! Ты чего?!
Она вцепилась в жёсткую шерсть, дёрнула что было сил — пучок остался в руке. Алгана вздрогнул, шумно выдохнул, помотал головой и опустился прямо на мостовую. Его крылья мелко дрожали.
— Агаль… — прошептала Кесса, обнимая мохнатое плечо. — Держись, Нингорс, держись…
Сияющий диск, выскользнув из-под навеса, приближался к зениту, но он больше не был совершенно-круглым: недоставало куска, будто другой диск, чернее ночи, закрыл его кромку.
— Он зовёт, детёныш, — безжизненным голосом прошептал Нингорс. — Так громко… Ни-шэу!
Он прижал ладонь к боку, скрипнул зубами от боли, запахло палёной шерстью. Алгана, отряхнув обожжённую шкуру от пепла, встал, пошатываясь, взобрался на террасу и лёг поверх кокона. Его глаза закрылись, но янтарный свет пробивался из-под век.
— Он замолчит, — пообещала Кесса, положив руку на жёсткую гриву. — Я его заставлю.
Суава была горькой, как ивовая кора, и пряные листья на дне чаши эту горечь лишь усиливали. Кесса с трудом отпила глоток и отодвинула чашку.
Рассвет ещё толком не разгорелся, но город уже ожил — загромыхали по улицам вайморские повозки, с рёвом помчались куда-то осёдланные анкехьо в стальной броне, зафыркали в загонах хурги — им принесли корм. На крышах засверкали пурпуром и золотом сплетённые из крашеной травы цветы, кисти и веера, жители оттирали резные украшения на коньках крыш от серой летней пыли. Издалека тянуло влагой — где-то ночью прошёл ливень, но сейчас небо очистилось.
— Ты говоришь, Нингорс, в Рате речные камешки в цене? — Кесса запустила руку в потрёпанный лиственный мешочек, перебирая холодную тяжёлую гальку. Алгана кивнул, опрокинул в себя вторую чашку суавы и поднялся на ноги.