— Громче!!!
— Замерзшие листья клена! Каменистые тропинки! Уличные кафе! Плетенные стулы! Вишневый сок в летний полдень! Кленовый сироп на фоне осеннего заката! Я люблю жить, и этого у меня никто не отнимет!
— Правильно. Никогда не забывай этого. Радость — это ты. Осень — это ты. Детство и простое счастье — это всё ты. Борись с тьмой. Радуйся ей на зло. Люби ей на зло. Помни, кто ты. Ты здесь и сейчас, ты из плоти и крови. Не дай ей утащить себя, упирайся. Сточатся когти — вгрызайся зубами. Сломаются зубы — бей кулаками. Раздробятся кулаки — пинай ногами. Как можно дольше держи верх.
— А Брайану так нельзя сделать?
— Он очень слаб и одинок. А тьма в нем засела глубоко, с самого детства. Он запрятал её глубоко в себе, чтобы не навредить другим. Остается надеяться, что девчонка всё же найдется и вытащит это из него.
— И разобьет своё сердце?
— Да.
Он подошел к окну и раздвинул шторы. Окно выходило на вненюю сторону. Шел снег. Не мокрый, настоящий. Я подбежала к Киту и встала рядом с ним. Снежные хлопья опускались на землю, накрывая траву белым одеялом. По дороге мчались машины. За рулем кабриолета сидел Марк, и его девушка привстала на сидении и расставила руки. Её светлые волосы развевались. И Том тут как тут, он грустно на них смотрел, раскуривая трубку. Рядом с ним сидела Леа, потупив глаза.
По дороге шла кудрявая девушка с большим ртом. Несла в руках туфли на каблуке. Оставляла за собой кровавый след от мозолей. Но при этом улыбалась. На секунду мне показалось, что мы встретились взглядом.
Дейл наверняка сидел в своей комнате, слушая ругань родителей. Бессмысленным взглядом уставился телевизор, переключая каналы. У него было много каналов, но ни один его не радовал. Рядом валялся томик стихов Эдгара По и недошитый носок.
А Герман, Риша и Мира сидели прямо на улице, Герман играл на гитаре, не забывая отпускать ехидные замечания, а Риша на него кричала. Мира тихо наслаждалась моментом.
Нэнси была на вечеринке. Вместе с клубом болельщиц они перемывали другим кости, и каждая пыталась доказать что-то себе.
Габриэль мучали кошмары, но рядом никого не было, чтобы разбудить её.
А что же делала Кларисса?
— О чем думаешь? — спросил Кит.
— Моя любимая игра детства. Смотрела в окно и представляла, кто что делает и кто о чем думает.
— И как, угадывала?
— Не знаю, не спрашивала. Люди такие сложные. Цветы и кошки простые.
— Думаешь? Кошки точно сложные и загадочные.
— Простые. Гордые и не очень, ласковые и шуганые, но все они простые и изящные.
— А я не люблю смотреть в это окно. Остался бы тут навсегда. Встретил бы утро в этой палате, выходил бы пожрать в столовую, бездумно бы слонялся по коридорам, носился бы по двору, как угорелый, сидел бы на крыльце.
— А мне бы вырваться отсюда. Сесть на первый попавшийся поезд и уехать навсегда.
— Куда?
— Куда глаза глядят.
— Думаешь, сможешь?
— Смогу.
— Тьма не пустит.
— А я вырвусь.
Он ничего не ответил, только смотрел прямо и думал о чем-то другом. В мыслях он находился далеко отсюда. Мне показалось, что лучше сейчас оставить его одного. Я вышла из палаты и вернулась к себе.
====== Песня о весне ======
Я шла по заснеженной тропинке. А навстречу мне шагала Королева. Я хотела с ней встретиться, чтобы поговорить, но вдруг мы разминулись, а я сама не заметила, как это произошло. И сколько бы я не пыталась к ней подойти, всё тщетно, что-то разворачивало меня обратно. И я поняла: мы и не услышим друг друга и не поймём. Это только кажется, что мы близко, на самом деле она находится по другую сторону зеркала. А я не могу пройти туда, потому что натыкаюсь на холодную поверхность. Черная кровь не пропускает: она вскипает, бурлит и тянет назад.
Черная кровь, густая, как нефть. Я тону в ней, захлебываясь, наполняя легкие ею, и пытаюсь кричать, но крик застревает в глотке. Ему не суждено вырваться на поверхность. Да даже если получится, будет ли кто поблизости, чтобы услышать его? Сможет этот кто-то помочь? Будет ли он готов разбить своё сердце? И самое главное: смогу ли я принять такую жертву?
И каждое утро я просыпаюсь с головной болью и тяжестью в груди. Таблетки лишь заглушают страх и лишают способности думать и видеть сны. Но кошмары все равно видятся. Окружают меня, словно черные вороны.
— Нет, ты не ворон. Ворон — это я, — слышится голос Брайана, — Моё оперение черное, как сажа. А мои глаза налиты кровью. И когда я раскрываю клюв, из него вырывается не песня, а сдавленный хрип.
Мы страдаем на пару, он метается в поисках музы, а у меня нет надежды. Его враг — одиночество, моя — сама я. А как сражаться с собой? Себя не победишь и себе не проиграешь. Есть только ничья, но никому она удовлетворения не приносит.
Они боятся осени и весны, а я боюсь зимы, потому что зимой всё хуже. Зима серая, темная и холодная. А весна — это надежда. Лето — это сладостная скука. Осень — это красивое увядание. А зима уродлива, как смерть. Потому что она и есть смерть.
— Смотри, подснежник.
Брайан показывает на одинокий белый цветок на фоне черного пятна земли.
— Чего это он так рано? — продолжил он, — Завянет ведь.
— А он первопроходец, — сказала я, — Знаешь, у меня во дворе росло дерево, которое распускало и скидывало листья раньше всех. Все деревья голые, а это уже с почками. Все деревья зеленые, а этот золотой. Я могла заглядывать вперед и представлять, что уже разгар осени или лета.
— В больнице, в которой я лежал до этой, окно выходило на дерево, — кивнул Брайан, — Точнее, я видел только ветку. Если бы не она, я бы потерял счет времени.
— Не выпускали? — сочувственно спросила я.
— Не выпускали, — вздохнул Брайан, — Разгар весны, а они ребенка в заперти держат.
— Да уж, — рассмеялась я.
— Опять кислые рожи? — присоединился к нам Ромео, — Смотреть противно. Давайте уже, пойдёмте на улицу.
— Там же всё тает, — жалобно прохныкал Брайан, — А у меня сапог нет.
— А ты босиком иди, — посоветовал Ромео, — Заодно искупаешься.
Ромео приобнял его за плечи и они зашагали в сторону выхода. А меня что-то кольнуло в груди.
— Мальчики, подождите!
Я бросилась за ними. На полпути меня догнала Зои.
— Че творим, ребята? Опять шалите без меня?
— Да куда нам без тебя, — рассмеялся Брайан, — Я не настолько отчаянный, чтобы оставаться наедине со злюкой Ромми и страшной ведьмой.
— Сейчас в лягушку превращу, — пригрозила я.
— А что? Классная идея, — обрадовался Брайан, — Может, суженная побыстрее ко мне прискочит и поцелуем превратит в прекрасного принца.
— Ты-то прекрасный принц? — фыркнул Ромео, — Не смеши меня.
Мы вышли на крыльцо. Дерево раздулось от сырости и скрипело.
— Сезон летних игр в саду объявляется открытым! — продекламировала Зои.
— Будто мы до него не играли, — хмыкнул Ромео, — Наших не остановишь даже в лютые морозы.
— Смотрите, какая лужа! — восхитилась я и впрыгнула в неё со всего разбегу.
И плевать, что нет ни верхней одежды, ни резиновых сапог.
— Эй! Ты меня обрызгала! — возмутился Брайан.
И тут же начал брызгать меня. Я в долгу не осталась и нанесла ответный удар.
— Водная битва! — заорала Зои и принялась брызгать во всех подрят.
— Вы идиоты! — закричал мокрый Ромео.
Зажмурившись, он принялся отплевываться и вытирать грязь с лица. Мокрые лохмы прилипли ко лбу. Мы все захохотали, потешаясь над комичным видом друга.
— Ой, часы посещения! — вспомнила Зои, — Клэр, тебя же вроде навести хотели? Да уж, хороша, нечего сказать!
— Просто красотка, — вторил ей Брайан, — Нет, серьёзно. Пойди к ним в таком виде.
Я посмотрела на своё отражение в луже. Размытая тушь и помада, мокрые волосы, грязь на лице и мокрая одежда, прилипшая к телу. Обувь хлюпала, у левой отклеился носок.