— А у меня тоже пара есть, — не растерялся Грег и принялся танцевать с плюшевым мишкой, отобранным у какой-то малявки.
— Вот это красавица, — восхитился Эрик, — Завидую!
В отместку Зои закружила Эрика со всей дури и отпустила, так что он врезался в шкаф и на него попадали тетради и листочки.
— Так тебе и надо, — с мрачным удовлетворением сказал Грег.
— Да ты просто зверь, — осклабился Саймон.
— Если станционар объявится, которому приспичит лечь сюда, надо бы попросить его принести новые диски, — сказала я, — А то старьё у нас одно. Прямо машина времени какая-то!
— Ты не понимаешь! В этом и есть вся суть! — вдохновенно сказал Эрик, — Барахлящий проигрыватель, потертые диски… Просто сказка, не правда ли, любительница музыкальных магазинов?
— А кого ты бы хотела? — спросила Зои.
— Бритни Спирз, — сказала я, — И Леди Гагу.
Парни присвистнули. Зои уважительно закивала.
— Зато я знаете, че покажу? — спросил Эрик, — Блейн нашел.
Он отвел нас в свою комнату. Порылся в тумбочке. Вывалил: гербарий из осенних листьев, радиоуправляемый вертолет, пульт от радиоуправляемого вертолета, батарейки от пульта от радиоуправляемого вертолета, рисунки дирижаблей, книжку про виды удобрений и их применение, справочник по химии, полосатый носок, клоунский колпак, баночку белил.
— Нихрена себе арсенальчик, — присвистнула Зои, — Неудивительно, что ты самый невыносимый тип в округе. У тебя даже радиоуправляемый вертолёт есть!
— Будешь хорошо себя вести — дам погонять, — подмигнул Эрик, — Во, нашел.
Он вытащил детину 20-го века. Весь пыльный, грязный, вонючий, громоздкий, со множеством ящиков, кнопочек и колёсиков, да ещё и с длиннющей антенной впридачу.
— И как это недоразумение работает? — поинтересовалась я, — Не завидую аллергикам!
— Да уж, — проворчал Грег, зажимая нос.
Эрик воткнул внушительную вилку на не менее внушительном проводе в розетку. Покрутил колёсико. Раздалось шипение.
— Разве тут поймаешь что-нибудь? — нервно захихикала Зои, — Ой, насмешил. Когда это у нас что-то нормально работало?
— Не бузи, — сказал Эрик, — Лучше, кто-нибудь, помогите мне поставить его на окно.
Мы с Саймоном и Эриком, кряхтя, водрузили радиоприёмник на подоконник. Саймон покрутил колесо.
— Осторожней, Саймон, — приговаривал Эрик, — Станцию ловить — это целое искусство! Как ювелирное дело, например. Требует высшей точности и живого ума.
— Без тебя знаю, — огрызнулся тот.
Раздалось невнятное пение. В понимании Эрика лучшего и пожелать нельзя. Он прокричал троекратное «ура» и сказал, что теперь радио будет всё время работать, кроме ночи.
— А нам попользоваться? — жалобно спросила я, — Мне музыка не помешает. Даже такая.
— Вот за «даже такую» я и не дам, — обиделся Эрик.
То, что июнь будет чудесным, я поняла ещё в начале мая. Он и был чудесным. И ещё только начинавшая входить в силу жара, и ласточки, и веснушки на щеках, и мимозы, и сандалии, и раскаленный асфальт, и зелень, купающаяся в солнечном свете, и нагретая на поверхности вода в бочках, и газировка со льдом, и панамки, и тенистая аллея и галькой, и скрипящий качели. Иногда там появлялся странный мальчик. Сколько бы людей не было вокруг, его никто не замечал. И он никого не замечал. Он вел себя так, словно на качелях рядом кто-то качался. Иногда они тоже тихо покачивались.
— Ты кто? — не выдержав, спросила я у него.
— Я? — переспросил мальчик, — Здесь никого нет.
— А с кем я тогда разговариваю? — спросила я.
— Сама с собой, — фыркнул мальчик.
Больше я от него не добилась ни слова.
— Оставь ты его в покое, — вздохнула девочка с сухой веткой в волосах, — Он почти что сиамского близнеца потерял.
— Да ну? — ошеломленно спросила я.
— Ну, не близнеца, а возлюбленную, — дернула плечами девочка, — Но суть всё та же.
Так я и познакомилась с Мариам.
Мариам — хрупкое существо, которое очень легко сломать, разбить на кусочки, как старинную вазу. Она любила пластинки, трещотки, бубны, лошадей и пшеницу. Мальчик с качелей каждый вечер оставлял ей у изголовья кровати ветку, которую она вплетала в волосы. Зачем, я так и не поняла. Но то, что между ними была особая связь, было видно невооруженным глазом. Тут и Блейном быть не надо.
— Просто я его понимаю, — сказала Мариам в ответ на мой немой вопрос, — Это влюбленные-сиамцы. Один не может существовать без другого. Вот он и исчезает. Вся надежда только на Ночь, Когда все Двери Открыты.
— А что за ночь? — полюбопытствовала я.
— Ты поступила сюда когда?
— В феврале, — сказала я.
— Значит, пропустила всё веселье, — сказала Мариам, — Я здесь на учете раньше состояла. Ночью к ребятам сбегала. Тут и эпидемия была жуткая, в результате которой умерла девушка. Кларисса принесла заразу.
— Да, она вроде как проболела месяц, — вспомнила я, — Уроки пропускала, зато на заседания клуба приходила. А иногда не приходила. Своенравная девица.
— Сначала мы думали, что всё обойдется, — сказала Мариам, — Но ей становилось всё хуже и хуже. Как и Блейну. Тот вообще размазня размазней, от дождя мог неделю с больным горлом ходить. А Травница билась в горячке, кашляла как кашалот, задыхалась в соплях и ночью тихо умерла. Халаты её даже спасти не могли. После этого я не хотела приходить сюда. Атмосфера была удручающая.
— А я ничего не заметила, — пожала я плечами.
— Так ведь у тебя тоже жуткая аура, — усмехнулась Мариам, — Спелись вы. Блейн, как только выздоровел, молча собрал манатки и перешел на станционар. Приходил рано утром, ни с кем не разговаривал, потом уходил. Кларисса и вовсе ушла. Правда, мы связь поддерживали. И я уговорила её вернуться. Не место ей там, понимаешь? А она всё прочь рвётся, дура.
— Почему не место? — спросила я.
— Потому что опустошенная она, — сказала Мариам, — Окружающие потихоньку разбирают её по кусочкам — кому волос, кому глаз, кому сердце. Сами этого не замечают. И она не замечает. Скоро от неё такими темпами вообще ничего не останется. Нам-то от неё ничего не нужно — со своими бы проблемами разобраться.
— Да уж, — сказала я, — Сколько всего интересного происходило у меня под носом…
— Радуйся, — сказала Мариам, — У нас чуть до карантина не дошло. Блейн разоряется: это была эпидемия космического масштаба! На деле заболело от силы человек пять. Причем больше досталось этим двоим. Их и отвезли в инфекционку. Прямо болезнь на двоих. Хором стонали, кашляли и потели… Кларисса ходила с белыми гландами, её сначала уволокли в инфекционку, продержали там полторы недели, и ей этого вполне хватило, чтобы заходиться нервным тиком при одном упоминании этого жуткого места. А я вату в носу таскала и ингаляторами дышала. Столько шума было. Что, неужели ничего не слышала?
— Нет… Да мне тогда вообще никакого дела не было до происходящего вокруг. Я была занята своими проблемами.
— Ну ты даёшь… У нас до сих пор вспоминают.
— Да ну, — сказала я.
— Впрочем, историю как-то удалось замять. Родители нашлись понимающие.
— Тяжело им, должно быть…
— Верно. Они отказались от вскрытия. Просто забрали её тело и тихонько похоронили.
Мариам показала мне портрет в черной рамочке. Веснушчатая девочка с множеством косичек и сияющими брекетами. Типичная провинциальная девчушка, она вся лучилась счастьем, казалось, я слышу её смех.
— Так Вечность у нас вдовец… — пробормотала я.
— Ещё какой, — согласилась Мариам, — Теперь на девчонок даже не смотрит, а раньше был тем ещё Дон-Жуаном.
— Даже представлять страшно, — поёжилась я, — Как он обольщал, интересно? Рисовал их чресла, что ли? И дарил им на День Святого Валентина?
— Скорее они его обольщали, — фыркнула Мариам, — До чего влюбчивым был типом, жуть просто. Бегал за ними, пытаясь всучить им рисунок…
— А тебе он дарил? — поинтересовалась я.