Крайне правые пришли к тому же самому выводу, за который в свое время попали под подозрение славянофилы, а именно: современная монархия не имеет ничего общего с древнерусским самодержавием. Согласно славянофильской схеме, разрыв произошел в начале XVIII в. Союз русского народа утверждал, что «...русские государи, начиная с Петра I, хотя и продолжали именовать себя самодержавными, но это самодержавие было уже не православно-русским, а весьма близким к западноевропейскому абсолютизму, основанному не на православно-церковном и земско-государственном единении и общении царя с народом, а на праве сильного...»100 Отчуждение произошло по вине «бюрократического средостения». «Союз русского народа признает, — гласили его «Основоположения», — что современный чиновничий строй, осуществляемый в громаднейшем большинстве случаев безбожными, нечестивыми недоучками и переучками, заслонил светлый образ царя от народа»101.
С момента своего возникновения бюрократия подвергалась постоянным нападкам сверху, снизу и даже изнутри, что не мешало ей разрастаться после каждого выпада. Свою лепту во всеобщее осуждение внесли и черносотенцы. Не было ругательств, которых бы они не пускали по адресу бюрократии. Вожди черной сотни клялись до последней капли крови сражаться с административным чудовищем. Крайне правые пошли по пути искусственного отделения идеи самодержавия от его практического воплощения, т. е. бюрократической машины. По логике черносотенцев, самодержавие сводилось к одному самодержцу. На вопрос о том, как один человек может управлять огрюмной империей, ответа, разумеется, не было. Они полагали, что бюрократия пришла вместе с париком и иноземным камзолом, как будто приказные порядки и знаменитая волокита возникли не в Московской Руси.
Черносотенные идеологи выдвигали идею соборного единения всей русской земли. Этим они отличались от консерваторов, идеолог которых М.Н. Катков по поводу Земского собора вопрошал: «Не была ли бы такая мысль, даже негласно в сферах власти сказанная, торжеством крамолы?»102. Но в 1905 г. эта крамольная мысль широко обсуждалась в монархических кругах. В глазах черносотенцев Земский собор имел очевидные преимущества перед Государственной думой, так как его можно было созывать от случая к случаю. «В том-то и дело, — убеждала черносотенная печать, — что собор скажет свое слово и удалится». Кроме того, этот совещательный орган должен был состоять из «излюбленных коренных русских людей». В таком случае самодержавие осталось бы незыблемым. Другое дело, что, пока черносотенцы обсуждали, не попадает ли требование созвать собор под понятие государственной измены, стремительная поступь событий отбросила эту архаичную мысль на обочину истории.
Идея «народности» в основном воспринималась черносотенцами в русле национального вопроса — одного из острейших в многонациональной Российской империи. В начале XX в. великороссы уже не составляли большинства населения страны (49%)- Идеологи революции часто называли Россию «тюрьмой народов» и указывали на великодержавный характер политики, проводимой русским самодержавием. Однако это была своеобразная тюрьма, в которой подавляющее большинство русского населения находилось в неравноправном положении даже по сравнению с жителями окраин. Благосостояние русских также не было выше благосостояния других народов. На это указывал, в частности, правый публицист Н. Черников. Он утверждал, что «в России именно Русские в загоне» и «в этой вопиющей несправедливости главная причина всех наших неудач и нестроений»103.
Черносотенцы стали единственной партией, которая прямо и недвусмысленно заявила о защите русских национальных интересов и тем самым заняла пустующую политическую нишу. Черносотенцы выступали за единство и неделимость Российского государства. Их программы не допускали возможность предоставления национальным окраинам самоопределения в какой бы то ни было форме. Впрочем, среди правых были мыслители, чьи взгляды резко расходились с мнением большинства. С.Ф. Шарапов и Д.И. Иловайский считали, что окраины отвлекают слишком много средств и мешают развитию коренной России. Они допускали отпадение некоторых окраин, считая, что все усилия необходимо сосредоточить на развитии великорусских областей, своего рода русского ядра, вокруг которого по аналогии с Иль-де-Франс возродится великая империя. Д.И. Иловайский призывал отделить от России «неестественно присоединенный к нам польско-еврейский Привислинский край». По его мнению, «русскому народу даже выгоднее было бы претерпеть отпадение некоторых окраин, чтобы не истощать себя без конца их охранением и вносимой в наши внутренние дела смутою»104.
104