Подвел и второй кандидат на пост диктатора — великий князь Николай Николаевич, спешно вызванный в Петергоф из своего тульского имения. Утром 17 октября он заявил министру Двора В.Б. Фредериксу: «Надо спасти государя! Если он сегодня не подпишет манифест, то я застрелюсь у него в кабинете! Если я сам этого не сделаю, то ты обещай застрелить меня»185. На нервную выходку великого князя, возможно, оказала влияние обстановка путешествия из-под Тулы в Петергоф. Тульский губернатор М.М. Осоргин, отвечавший за доставку августейшей особы, вспоминал, что в Серпухов великого князя привез окольной дорогой отряд переодетых казаков, изображавших охотничью компанию. Встречавшему там московскому губернатору В.Ф. Джунковскому «удалось доставить великого князя по железной дороге в вагоне, прицепленном к паровозу, шедшему с потушенными огнями. Доехали так до последней станции по Курской дороге, откуда Джунковский на автомобиле перевез великого князя на станцию Химки Николаевской дороги, где опять ожидал такой же вагон и паровоз без огней»186. Когда члену царствующего дома приходится добираться до столицы, как вражескому лазутчику, необходимость реформ становится очевидной.
После беседы с Николаем Николаевичем В.Б. Фредерикс подвел итог: «Все от диктаторства уклоняются, боятся, все потеряли головы, поневоле приходится сдаться графу Витте»187. Наконец Николай II решился. В письме к Д.Ф. Т^эепову царь излил чувства, обуревавшие его перед подписанием манифеста: «Да, России даруется конституция. Немного нас было, которые боролись против нее. Но поддержки в этой борьбе ниоткуда не пришло, всякий день от нас отворачивалось все большее количество людей, и в конце концов случилось неизбежное!»188.
Обычно важнейшие документы переписывали «роялисты» — писари, имевшие каллиграфический почерк и писавшие особыми перьями. Но времени уже не оставалось. Вопреки всем правилам манифест был отпечатан на машинке, и лишь позже ему придали положенный вид. Манифест был подписан 17 октября 1905 г. между 5 и 6 часами вечера. Манифест 17 октября возвещал о даровании населению «незыблемых основ гражданской свободы» на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов. Важным было обязательство превратить булыгинскую законосовещательную Думу в законодательную. Провозглашалось, что никакой закон не может получить силу без одобрения Государственной думы. Манифест 17 октября был значительным шагом на пути превращения самодержавия в конституционную монархию. Сторонники неограниченного самодержавия потерпели поражение и жаждали реванша.
Вечером 17 октября 1905 года император Николай II написал в своем дневнике: «После такого дня голова стала тяжелой и мысли путаться. Господи, помоги нам, усмири Россию»189. Однако события следующих дней наглядно показали, что страна была далека от успокоения.
ГЛАВА II
Погромы в дни свободы
Манифест 17 октября 1905 г. был призван умиротворить страну. Однако авторы манифеста напрасно рассчитывали на быстрое успокоение. Опубликование манифеста привело к взрыву насилия и ознаменовалось массовыми погромами. Русское слово «погром* вошло в международный лексикон. Оно так и пишется «pogrom* и не нуждается в переводе. Однако следует задаться вопросом, что подразумевает этот общеупо-требимый термин? Англоязычная Википедия дает следующее определение: «Погром — это насильственное нападение толпы в основном на евреев, совершаемое зачастую при попустительстве законных властей и характеризующееся убийствами и (или) уничтожением жилищ, имущества, торговых заведений и религиозных центров». Данное определение отражает наиболее типичное представление о погромах, укоренившееся в западной и в российской литературе. Однако события второй половины октября 1905 г. не укладываются в рамки подобного представления. Прежде всего нельзя утверждать, что нападению толпы подверглось в основном еврейское население. Кроме того, в ряде случаев имело место не одностороннее нападение, а взаимные столкновения противоборствующих сторон. Наконец, основная причина октябрьских погромов лежала не в плоскости национальных или религиозных, а скорее, политических и до некоторой степени экономических противоречий.