— Это мы? — шепотом спросил Дитрих, наклоняясь к самому уху Войцеха, — вот уж не подумал бы.
— Мы, — улыбнулся Войцех, — такими мы останемся в памяти поколений. Песни иногда могут больше, чем дела. Но мы постараемся оправдать доверие, Дитрих. Не так уж мы плохи. Шанс еще представится.
— Кажется, майор в этом не уверен, — фон Таузиг сжал локоть друга и легонько кивнул в сторону командира фрайкора, стоявшего по другую сторону музыкального салона.
Рядом с бароном стояла прелестная юная блондинка в изящном палевом платье с черными и красными бархатными лентами. Она не сводила восторженного взгляда огромных голубых глаз с сурового лица фон Лютцова, и он, хотя по всему виду был увлечен музыкой, сжимал затянутой в перчатку рукой ее маленькую нежную ручку.
— Давай потихоньку сбежим, — предложил Войцех, — разговор меня занимает больше, чем музыка, ее я еще наслушаюсь.
Они незаметно выскользнули из салона, и отыскали пустующую маленькую гостиную, по дороге прихватив канделябр с горящими свечами из рук оторопевшего от такого самоуправства лакея.
— Баронесса Элиза прелестная женщина, — продолжил разговор Войцех, набивая трубку, — я уже видел ее, когда ездил к майору просить разрешения на проведение учений. Но тогда она была в мундире, и я не смог в полной мере оценить ее красоту.
— Ты на что это намекаешь? — удивленно спросил Дитрих.
— Да ни на что, — рассмеялся Войцех, — уже и полюбоваться хорошенькой женщиной нельзя, чтобы не заподозрили в далеко идущих планах. Она любит мужа, это слепой не проглядит.
— Настолько, что отправилась за ним в поход, — заметил фон Таузиг.
— Женщине не место среди воинов, — неодобрительно покачал головой Шемет, — хотя, признаю, мундир ей идет. И когда еще выпадет случай полюбоваться женскими ножками без всякой задней мысли?
— Я в таких случаях не задом думаю, — расхохотался Дитрих, — но ты прав. Дамы — существа хрупкие, их надо держать подальше от опасностей и тягот войны. Впрочем, баронесса, кажется, в бой не рвется. Мне говорили, она помогала хирургам ухаживать за ранеными после дела с обозом.
— Баронесса, — с нажимом напомнил Войцех, — кто рискнет оскорбить жену командира непристойной шуткой или предложением? А если другие дамы последуют ее примеру? Или даже девушки?
— Я первый постараюсь получить ранение, — с улыбкой кивнул Дитрих, — но самое легкое, разумеется.
— Я тебе постараюсь, — погрозил кулаком Войцех, — пример дурной не подавай. Карл вон на тебя, как на греческого героя, молится. Совсем еще мальчишка, а дерзок до безумия.
— Один из лучших, — согласился Дитрих, — из него выйдет отличный гусар. И офицер, со временем.
— Если нам дадут такую возможность, — вздохнул Войцех, — Кутузов, кажется, не очень торопится разгромить Бонапарта. Может, надеется, что летние морозы в Германии сделают за него всю работу?
— Дрезден жечь не будем, — желчно ответил Дитрих, — он для этого слишком хорош.
— Москва не хуже была, — Войцех докурил и выбил трубку в большую китайскую вазу, стоявшую на полу, — давай вернемся к гостям, дружище. И будь, что будет.
За ужином, накрытым со всей роскошью светского дома, несмотря на войну, Войцех оказался между Дитрихом и Эммой Кернер, темноволосой красавицей, всего тремя годами старше брата, сидевшего по левую руку от нее. Ужин явился продолжением концерта, Йозеф фон Ейхендорфф, Макс фон Шенкендорф и сам Теодор Кернер читали стихотворные здравицы, встречаемые дружными овациями собравшихся. Даже сам хозяин прочел «Оду к радости», написанную его близким другом Шиллером по его просьбе.
— Как много поэтов, — улыбнулся Войцех соседке, — и все пишут мадригалы Германии, забывая о прекрасных дамах, которые не менее патриотизма вдохновляют нас на подвиги.
— Я росла среди поэтов, — лукаво усмехнулась Эмма, — Шиллер качал меня на руках, Гете и Клейст читали стихи вместо колыбельных. Я знаю цену словам поэтов, сударь. Честные дела воинов больше говорят моему сердцу. И я горжусь своим братом.
— Он достоин того, чтобы им гордилась такая замечательная девушка, — согласился Войцех.
— А вы знаете, господин граф, — заметила Эмма, поглядывая то на одного, то на другого юношу, сидевшего рядом с ней, — вы с ним очень похожи. Только у вас волосы светлые и глаза голубые, а у него — темные.
— Возможно, — с улыбкой ответил Войцех, — давно не разглядывал себя в зеркало. Но Теодор очень хорош собой, сударыня. Так что я могу считать это комплиментом?