— Сыновья утром скотину выгоняли пасти, нашли в ближайшей роще. Бредил он, слова странные говорил. Тетрадку к груди прижимал. Теперь уснул.
Тетрадку Войцех узнал. В ней Теодор записывал во время похода стихи и песни, и чернила на последней странице едва просохли. Даже перед лицом смерти вдохновение не оставило Кернера.
— Ну, нет, — усмехнулся Войцех, — до суда еще не дошло.
Он обернулся к хозяину.
— Врач тут имеется?
— Да какой врач, когда война? — отмахнулся хозяин. — Не волнуйтесь, герр офицер, выходим, отправим в Лейпциг. Есть верные люди, помогут ему оттуда выбраться, французам не сдадут. Мы просто хотели убедиться, что он из ваших.
— Нам бы тоже в Лейпциг, — вздохнул Войцех, — но в таком виде туда нельзя.
— Понимаю, — кивнул мужчина, — с одеждой поможем. Коней оставьте, мы их сами отведем, куда скажете, только весточку пришлите.
— А фройляйн пусть в платье останется, — добавила Мина, — только в деревенском. Чепец ей нужен. А то ишь, чего удумала — косы остричь. Каждый спросит, с чего бы.
— Вот и славно, — согласился Войцех, — спасибо.
В Лейпциг они добрались на крестьянской подводе и остановились на постоялом дворе, на самой окраине города. Французские патрули сюда заглядывали реже, но сменившиеся со службы солдаты нередко забредали в один из местных трактиров пропустить кружечку. В общем зале их немедленно снабдили свежими новостями самого мрачного толка.
Прибывшие накануне резни у Кицена к герцогу Арриги посланцы Лютцова были встречены местным населением проявлениями сочувствия и восторга. Местная молодежь, завидев прусский мундир, провожала Кропфа до самой квартиры герцога криками «Ура!» и «Виват!».
Но здесь триумфальное шествие закончилось. Корсиканец отказался признать Кропфа парламентером, заявив, что он — разбойник вне закона, и закованного в кандалы лейтенанта бросили в тюрьму, где он находился и по сей день.
На следующий день в Лейпциг вошли под флагом перемирия спасшиеся от вюртембержцев остатки фрайкора. Офицер городской стражи, встретивший их у ворот, заверил предводительствовавшего отрядом лейтенанта Ортманна, что герцог Арриги не одобряет самоуправства генерала Фурнье, и предоставил им эскорт для прохождения через город. Но не успели они пройти и пары кварталов, как были схвачены и препровождены в тюрьму, по личному приказу Наполеона, объявившего «Черную стаю» разбойничьей шайкой, а не воинской частью. Кое-кому из пруссаков удалось уйти с помощью добросердечных горожан, но остальные все еще находились в тюрьме, ожидая решения своей участи.
Злокозненное отношение герцога к пленникам, нарушающее все нормы военного права, дошло до того, что раненым, размещенным в одной из Лейпцигских церквей, было отказано в медицинской помощи, и только забота жителей города спасла многих из них от верной смерти.
За проявленное к «врагам императора» сочувствие Лейпциг жестоко поплатился. Город был объявлен на осадном положении, горожане обложены контрибуцией и принуждены сдать все имеющееся у них оружие, продовольствование крепости Виттенберг отнесено на счет города. Наполеон мстил жестоко, не погнушавшись даже издать приказ об опечатывании колониальных лавок.
Войцех, выслушав эти известия, пришел в самое мрачное расположение духа. Он целый день пролежал в комнате, которую делил с Дитрихом и «сестрой», строя невероятные планы по освобождению пленных товарищей. Поднять невооруженных горожан на мятеж против французского гарнизона означало залить Лейпциг невинной кровью, причем, без малейшей надежды на успех безумного предприятия. Подкоп под стены городской тюрьмы требовал долгого времени, а участь пленников могла решиться со дня на день. Взрыв тоже пришлось признать безнадежной затеей, где, кроме французских казарм, можно было бы достать пороху, Войцех не знал.
На следующий день Дитрих принес хорошую весть, заставившую Войцеха подняться с постели. Корнет Эрлих, выбравшийся из свалки у Кицена, пробрался в город в женском платье, и сейчас, уже в мужском обличье, проживал у дяди в одном из центральных кварталов. Еще через день их нашел крестьянин, приведший лошадей, оставленных в деревне, и рассказал, что Кернера под покровом ночи доставили в Лейпциг на лодке, и сейчас он скрывается в безопасном месте, оправляясь от сабельной раны в голову.