Тогда Эрлих предложил разделиться. Но Войцех и слышать об этом не захотел, мысль о том, чтобы оставить за спиной с таким трудом спасшихся товарищей, была ему невыносима. Сошлись на том, чтобы оставить улана в ближайшей деревне, местных жителей, в начале войны равнодушных к прусскому делу, последние реквизиции французских фуражиров превратили в горячих патриотов Германии.
Прощались долго, Войцех горячо заверил Шмидта, что, если тот не доберется в часть до конца перемирия, он лично вернется в деревню, чтобы разузнать, что с ним сталось, и вытащит хоть из-под земли, хоть из неприятельской крепости. Дитрих только головой покачал, зная Шемета, он не сомневался, что это не пустые обещания.
Поразмыслив, Войцех решил, что скорость стоит риска. Шли днем, сменяясь в седле, города и местечки огибали стороной, но на фермы и хутора иногда заходили, прожить охотой в этих землях было невозможно. Да и патронов у Клары осталось наперечет, девушка берегла их на случай стычки с врагом. Дни тянулись однообразно и уныло, даже ясная летняя погода не радовала. Войцех замкнулся в себе, рублеными фразами отдавал распоряжения, молча отсиживал ночную стражу в паре с Дитрихом, и мрачнел с каждым днем.
Через три дня Дитриха на дежурстве заменила Клара. Войцех слегка удивился, когда девушка разбудила его за полночь, но возражать не стал. Костер давно догорел, теплая июньская ночь пахла разнотравьем и ветром, звезды мерцающим пологом укрывали бездонное небо. Стреноженные лошади, шумно вздыхая, щипали траву, издалека доносился лягушачий концерт — на окраине рощицы родник питал мелкое болотце с золотистыми кувшинками.
— Спрашивай уже, — недовольно проворчал Войцех, заметив, что девушка беспокойно поглядывает на него, — не зря же со мной дежурить напросилась.
— А ответишь?
— Не обещаю. Но ты все равно спроси.
Клара отвернулась, опустила голову, чтобы не встречаться с ним взглядом, смяла в пальцах сорванную травинку, вздохнула.
— Там, возле Кицена, — девушка говорила тихо, словно его и не было рядом, словно высказывая вслух потаенные, личные мысли, — я до смерти перепугалась.
— Немудрено, — кивнул Войцех, — такой бойни я еще не видел, а видел я многое, Клерхен. Не кори себя, там всем было страшно.
— Я за тебя испугалась, — еще тише добавила Клара. И почти совсем шепотом. — Нет, не за тебя. Тебя.
Войцех резко развернул ее за плечо, поглядел в глаза.
— Говори, — хрипло прошептал он, — говори. Спрашивай. Слово даю, отвечу.
— Глаза, — ответила девушка, — глаза у тебя были словно слепые, белые. Зубы оскалил, как зверь, я думала, ты сейчас саблю бросишь, в глотку кому-нибудь вцепишься. Сила в тебе была, нечеловеческая, страшная. Подвернись тебе под руку кто-то из своих, не заметил бы, зарубил. Я с коня соскочила, думала поближе подобраться, дотронуться, позвать. Надеялась, что не поздно.
— Не поздно, — Войцех сглотнул, — на этот раз еще не поздно было.
— Ты знал?
Выплеснулось, прорвало. Все, что носил в себе, все, что камнем давило на сердце, не давало уснуть, сжимало горло ужасом. Войцех говорил сбивчиво, глотая слова вперемешку со слезами, перескакивая с одного на другое. И про Сенина, так глупо погибшего вместо него, и про казака-предателя, и про черную карету, где смертельные раны зажили без следа, а безумие, казалось, отступило. Про деда, разорвавшего горло невесте, про Лизхен, про красную пелену, про бездну ярости, затягивающую огненным смерчем.
— Я боюсь, что схожу с ума, Клерхен, — Войцех еще раз взглянул в глаза девушке и тряхнул головой, словно бросаясь в омут, — нет, не боюсь. Я знаю это. Лучше уж пулю в лоб, чем так. Но сейчас нельзя, не время. Потом. Если успею.
— Я буду рядом, — Клара сжала его дрожащие руки в своих, — позову, верну. Раз получилось, в другой тоже получится. Держись, не сдавайся. Войне конец наступит, станет проще себя в руках держать. Твой дед не знал, чего от себя ожидать. Ты знаешь, и ты справишься. А я помогу.
— Хорошо, — неожиданно спокойным голосом ответил Войцех, — поможешь. Может, ты и права. Но обещай, что, если не вернусь, пристрелишь меня, как бешеного медведя. Не позволяй им посадить меня на цепь, Клерхен. Обещай.
— Слово офицера, — твердо ответила девушка, — так и будет.
На следующее утро Войцеха словно подменили. Он снова перекидывался колкостями с Дитрихом, насвистывал «Дикую, дерзкую охоту» Кернера, всем своим видом внушая маленькому отряду надежду на скорое возвращение к своим. Еще через два дня они перебрались на правый берег Эльбы под покровом ночи, улизнув прямо из-под носа у французского разъезда. Под утро, уже не скрываясь, наткнулись на казачий пикет, который сообщил им, что Русско-Германский легион, в состав которого теперь входил и корпус Лютцова, стоит дальше к северу, в Бойценбурге.