Выправив документы в штабе ближайшего полка и раздобыв лошадей, маленький отряд поспешил на север.
Чистенький и уютный Бойценбург был забит войсками до отказа. Стояли на тесных квартирах, даже офицеры вынуждены были ютиться по три-четыре человека в маленьких комнатушках. Генерал Вальмоден-Гимборн, командующий Легионом, делал все возможное, чтобы сохранить доброе расположение жителей, чему немало способствовали британские деньги, которыми он щедро расплачивался за фураж и продовольствие.
Фон Лютцова они нашли на складе, выяснив, что прибыли как раз вовремя для получения нового обмундирования. Майор просиял, завидев тех, кого считал либо погибшими, либо попавшими в плен. Но еще большую радость доставило ему известие о счастливом спасении Кернера, в гибели которого фон Лютцов себя винил.
Через неделю Королевско-прусскому добровольческому корпусу предстояло занять свои позиции на аванпостах, расположившись биваком у Рацебургского озера. Линия форпостов, подчиненных частным начальникам, протянулась от Дассена до озера и далее, по течению Стекницы до Лауэнбурга, где поворачивала на правую сторону этой реки и образовывала дугу до самой Эльбы. Обычные военные предосторожности соблюдались во время перемирия строжайшим образом, во избежание случайного столкновения с неприятелем, а также для прекращения всякого сношения жителей занятыми союзниками областей с нейтральными или занятыми французскими войсками. Всех подозрительных было приказано задерживать и отправлять по команде.
Перспектива жизни в палатке даже радовала Шемета, в комнате, которую он делил с фон Таузигом, Эрлихом и Ортманном, благополучно выбравшимся из Кицена с десятком гусар, было душно даже при распахнутых настежь окнах. Клерхен, учитывая ее пол, выделили место в кладовке, где она спала, свернувшись калачиком на одеяле, вытянуться во весь рост там было невозможно.
За два дня до выступления к северу лейтенанта Шемета неожиданно вызвали в главную квартиру генерала Вальмодена. Расположившийся в городской ратуше штаб являл собой образец прусского порядка, тишину нарушал лишь скрип перьев и шелест бумаги. Войцеха встретил майор фон Лютцов, нахмуренный и серьезный, и, не сообщая, в чем дело, прошел вместе с ним с кабинет генерал-квартирмейстера Легиона.
О подполковнике Карле фон Клаузевице Войцех был наслышан еще во время кампании 1812 года. Блестящий офицер, талантливейший теоретик, сподвижник Шарнхорста и Гнейзенау, перешедший в 1812 году на русскую службу. В Бородинском сражении Клаузевиц, не знавший русского языка, не мог командовать отрядом, потому участвовал как рядовой воин, с саблей в руках показывая пример идущим за ним солдатам. Вернувшись в Пруссию, Клаузевиц стал, по идее Шарнхорста, автором плана образования восточно-прусского ландвера, а теперь возглавлял штаб Вальмодена, собравшего под свои знамена все германские добровольческие отряды и русские партизанские формирования.
Невысокий и стройный подполковник с чисто выбритым тонким лицом выглядел даже моложе своих тридцати с небольшим лет, говорил негромко, но отчетливо, и его ясный взгляд не оставлял без внимания ни малейшей детали.
— Я наслышан о вашем героизме и военных талантах, лейтенант, — Клаузевиц улыбнулся, но на лбу мелькнула суровая морщинка, — и считаю, что вы заслуживаете повышения. Но, видите ли, положение у нас сейчас непростое. Многие офицеры Рейнского союза перешли на германскую службу, некоторые вернулись на нее из австрийской или русской. И нам приходится подыскивать им достойные места, чтобы не ущемить их самолюбия и не оттолкнуть от себя. В этих условиях ваше производство придется отложить, и командование эскадроном передать более опытному офицеру. Но не сомневайтесь, что ваши заслуги не забыты, а война открывает дорогу скорее, чем перемирие.
— Я уверен, что у меня будет достойный командир, — кивнул Войцех, в глубине души даже обрадованный свалившейся с его плеч ответственностью, — и почту честью служить под его началом.
— Другого майор фон Лютцов и не примет, — на лице подполковника читалось явственное облегчение, — а я об этом позабочусь.
Официальная часть разговора была закончена, но Клаузевиц велел подать в кабинет кофе, и усадил Шемета за стол, чтобы расспросить его о подробностях Лейпцигских событий. Гневно сдвинулись тонкие брови над серыми глазами, узкие губы сжались в линию.