К Лауэнбургу они добрались в сгущающихся сумерках и обогнули его с востока, войдя в город незаметно для французов. По улицам тянулись возки и телеги с домашним скарбом — многие горожане покидали свои дома, надеясь пересидеть осаду в ближайших поселениях. Другие забились по подвалам и погребам, напуганные артиллерийской канонадой, и только теперь, под покровом ночи, прервавшей боевые действия, решились высунуться наружу.
Навстречу вошедшему в город эскадрону, как чертик из табакерки, выскочил лейтенант Хайде, из второго пехотного батальона. Черный мундир серел пороховой пылью, на бледном усталом лице виднелись полоски сажи, довершая инфернальное сходство.
— Майор в штабе, — сообщил он Войцеху, — вместе со старшими офицерами. Я принял командование обороной Лауэнбурга на себя.
— Как держимся? — обеспокоенно спросил Войцех, спешиваясь. — Много их?
— Тысячи три, — скрипнул зубами Хайде, — утром было. При четырех пушках. А у нас их только три, по одной на каждой из флешей. Фейерверкер Гертнер замаялся между ними бегать, никто из прислуги орудия наводить не умеет. Тирольские стрелки Ридля засели во рву перед укреплениями. Задали жару французам, еще с утра.
— Приступом брать пытались?
— Да нет, — пожал плечами Хайде, — вышли из леса, расположились, как у себя дома. Подкреплений ждали, не иначе. Егеря наши не выдержали, оставили позиции и ударили на них. Загнали обратно в лес. Но оттуда их встретили сильным картечным огнем, пришлось на флеши отходить.
— Покормите? — вздохнув, спросил Шемет. — Толку от нас на флешах нет, но в разведку съездим. Посмотрим, что там у них с подкреплениями.
— Поделимся, — улыбнулся Хайде, — супом из солонины и сухарями.
— Я, пожалуй, только сухари с собой возьму, — обреченно ответил Войцех, — в пути погрызу. Время не терпит.
Сведения, привезенные гусарами, оказались неутешительными. К утру французы усилились до пяти батальонов при шести пушках и снова пошли на приступ. Несмотря на слабость калибров люцоверской артиллерии, Гертнеру удалось подбить два неприятельских орудия, а тирольские стрелки и прусские егеря не только отразили приступ, но выбили противника с занимаемой им высоты. Несколько часов спустя, войска Даву, усилившиеся двумя свежими батальонами, снова попытались взять флеши, но были отбиты с изрядным уроном.
Эскадрон все это время просидел в городе. Бросить сотню сабель на пять пехотных батальонов по изрытой ядрами земле было бы верхом глупости и ненужной бравады. Но ожидание давалось гусарам нелегко, Войцех, несмотря на проведенную в разведке ночь, так и не смог уснуть и с тихой улыбкой смотрел на Клерхен, задремавшую между фон Таузигом и Эрлихом прямо на сеновале конюшни.
— Сдам командование — отосплюсь, — вполголоса пообещал себе Шемет.
К вечеру показался гонец от генерала Теттенборна. Мосты через Штекниц велено было держать еще день, с этой же целью генерал оставил ротмистра графа Ботмера с пятьюдесятью казаками у разрушенного моста близ Блюхена. Затем следовало отходить к Хагенову, в семи немецких милях к востоку от Лауэнбурга, на соединение с корпусом Вальмодена.
Девятнадцатого августа, еще до рассвета, французы снова атаковали укрепления и овладели ими. Защитники Лауэнбурга, потерявшие за три дня одиннадцать офицеров и четыре сотни нижних чинов, в боевом порядке оставили город. Гусарский эскадрон прикрывал отход пехоты, короткими наскоками тревожа нерешительно наступающих французов, пока пруссаки не отошли на изрядное расстояние, фланкеры Клары не расстреляли все патроны, а у всадников не задрожали сабли в судорожно стиснутых руках.
Первый успех был на стороне французов. Вальмоден отошел к востоку, перенеся свою главную квартиру в Хагенов. Даву расположился в Шверине, и в боях наступило недолгое затишье.
После отступления Черная Стая растянулась по квартирам в маленьких селениях от Хагенова до Вёбеллина. Едва обустроившись, фон Лютцов получил сведения о большом французском обозе с сильным пехотным прикрытием, следовавшем из Гадебуша в Шверин. Взяв с собой два гусарских эскадрона и человек пятьдесят казаков, а также небольшой отряд егерей и тирольских стрелков, майор двинулся на север.
В ночь с двадцать пятого на двадцать шестое августа отряд скрытно расположился в лесу близ местечка Розенхаген. Настроение у Черной Стаи было самое боевое, несмотря на вынужденное отступление перед Даву. Накануне в Вёбеллин дошли сведения, что фон Бюлов, ослушавшийся прямого приказа Бернадота, предписывавшего сдать Берлин без боя, остановил войска маршала Удино на подступах к прусской столице, под Гросбереном, и радостные известия весьма подняли боевой дух лютцовской дружины.