Офицеры провели ночь в маленьком особняке в поместье Готтесгабе, где старый хозяин, отправивший к Блюхеру троих сыновей, радушно принимал дорогих сердцу гостей. Фон Лютцов был суров и собран, Людвиг Ян воинственно поглаживал седую бороду, Петерсдорф задумчиво вертел в пальцах погасшую трубку. Теодор Кернер, полный боевого задора, смеялся и шутил, а потом и вовсе сел за фортепьяно, чтобы исполнить друзьям «Песнь меча», которую сочинил накануне. Войцех с улыбкой глядел на юного поэта и чеканные строки звенели в его сердце.
Офицеры вернулись к отряду перед самым рассветом. Вскоре передовые посты доложили о приближении обоза, и фон Лютцов отдал приказ к атаке.
Казаки, вылетевшие из рощицы с посвистом и криком наперерез обозу, остановили транспорт. В наступившей суматохе некоторым возчикам удалось обрезать постромки и скрыться с поля боя, уведя с собой лошадей и оставив повозки в добычу казакам, тут же принявшимся потрошить груз. Но французская пехота, засевшая во рвах по сторонам дороги, открыла огонь по дебушировавшим из леса гусарам.
Войцех, стиснув зубы и сжав в руке эфес, повел эскадрон в атаку. Места для разгона не было совсем, лошади шли крупной рысью и не успели перейти в галоп, когда французские мушкеты встретили их оглушительным залпом.
— Доннерветтер! — прогремел Дитрих. Пуля оцарапала ему бедро, и шальная улыбка сменилась гримасой боли, но шага фон Таузиг не сбавил.
— Прорвемся! — ответил Войцех, и Йорик перелетел через ров, прямо над головами пригнувшихся в ужасе французов, направляясь ко второй линии стрелков, прижавшихся спиной к возам.
Фланкеры, сделавшие короткий круг для перезарядки карабинов, вернулись и помчались вдоль рва, расстреливая осмелившихся высунуться пехотинцев почти в упор. Егеря, спешившись, вели огонь двумя линиями, по-английски, а тирольские стрелки меткими одиночными выстрелами поддерживали залповый огонь.
Под молниями гусарских сабель и градом егерских пуль неприятель дрогнул и пустился бежать. Фон Лютцов отрядил в погоню небольшой отряд под предводительством Кернера, бросившегося за отступающим врагом со всею горячностью юности. Из кустов, справа от дороги, раздался залп, и поэт, даже не вскрикнув, упал с коня.
— Герр лейтенант! Войцех! Войцех чертов Шемет!
Голос Клары выдернул его из красной пелены, и Войцех, тяжело дыша, огляделся. Мертвые французы лежали на земле в самых живописных позах, копыта Йорика скользили по липкой от крови земле. Доломан, впрочем, на этот раз был девственно чист, Шемет рубил, наклонившись с коня.
— Как Теодор? — прохрипел он, принимая из рук Клерхен флягу с водой.
— Прострелен живот, перебит позвоночник. Он без сознания, — Клара стиснула зубы и выдохнула, — не жилец.
— Темный ангел вознесется к свету, — нараспев произнес Войцех, — светлый ангел… Что за черт? Я не желаю ни в какую вечную тьму. Пусть катится к дьяволу со своими предсказаниями.
— Кто? — удивленно вскинула тонкую бровь Клара.
— Не знаю, — словно во сне проговорил Войцех, — теперь уже не знаю.
Пленник
Кернера похоронили под старым кряжистым дубом неподалеку от деревушки Вёбеллин, проводив в последний путь ружейным залпом. Война снова стихла, горячая кровь, взывавшая к мести за поверженного товарища, мало-помалу остыла в будничных делах. И только песни юного поэта звучали каждый вечер у походных костров, напоминая, что память о нем не умрет в веках.
Горькое известие о поражении союзной армии под командованием австрийского маршала Шварценберга в битве за Дрезден, где сам Наполеон вел в бой свои свеженабранные войска, весьма подсластили новости о разгроме, учиненном Макдональду Блюхером при Кацбахе, о блистательной победе над маршалом Вандаммом и его пленении под Кульмом, где русская гвардия стояла насмерть, а командующий граф Остерман-Толстой, потеряв левую руку, заявил: «Быть раненому за Отечество весьма приятно». Хороших новостей, несомненно, было больше, и Черная Стая, хотя и не переставала горевать о потере товарищей, была решительно настроена на новую «дикую охоту».
В особенности же на положение фрайкора повлияли победы, одержанные Северной армией — неудача наступления Удино к Берлину и поражение генерала Жирара при Хагельберге. Даву отступил к Рацебургу, а союзные Наполеону датские войска — к Любеку. Вскоре после того Даву и вовсе отошел за Штекниц, на позиции, прикрытые естественными и искусственными преградами. Корпус Вальмодена последовал за ним, но, уступая неприятелю в силах, вынужден был довольствоваться стычками на передовых постах, партизанскими налетами и наблюдением за противником.