— Дальше играть будем, господин банкомет? — усмехнулся Войцех, взвешивая в руке тяжелый медный подсвечник. — Или вы решились продать мне коня?
— Будь ты проклят, — еле слышно пробормотал егерь, но серебро со стола сгреб, — забирай, конь твой.
Раздобыть седло, сухари, флягу и, главное, потертую солдатскую литовку и фуражку, оказалось проще. Но главную часть своего плана Шемет все еще не продумал, вывести Витольда из госпиталя под носом у лекарей и сиделок представлялось довольно затруднительной задачей. Он дождался темноты и проскользнул в двери, надеясь, что все как-нибудь само собой образуется.
Витольд не спал, но лежал неподвижно, накрывшись с головой одеялом. Войцех легонько тронул его за плечо.
— Это снова ты? — зубы у Витольда стучали, у него начался жар. — Оставь меня. Все равно, где помирать, тут или в Сибири.
— Или в пути, — прошептал Войцех, — или в Париже. Я тебе коня привел, под госпиталем стоит. Сумеешь выбраться — и ты свободен. Но прежде подпиши.
Он протянул Витольду бумагу с обязательством не служить против Союзных войск до конца кампании и огрызок карандаша.
Мельчинский внимательно взглянул на Шемета, глаза его блеснули в полумраке.
— Погоди, — тихо сказал он, — ты мне вот что скажи. Почему?
— Потому что считаю это правильным, — не задумываясь, ответил Войцех, сам до этого момента ни разу не задавшийся таким вопросом. — Подпишешь?
— Подпишу, — кивнул Витольд, — ты даже не представляешь, с какой радостью подпишу. Мне пан Тадеуш еще пять лет назад говорил, что я совершаю ошибку, связывая судьбу с Бонапартом. Я не послушал, а потом присяга держала. Теперь с чистой совестью службу оставлю. Гори он огнем, император Франции. За Березину, за Польшу, за нас с тобой, скрестивших сабли. Подпишу.
Девушка на соседней койке глухо застонала, и разговор прервался.
— Лекаря! — громко закричал Войцех, узнавший тяжелый предсмертный хрип. — Лекаря!
Сиделка, дремавшая у входа, засуетилась, выскочила. К постели Элеоноры поспешил врач, в дверях показались сидевшие в трактире егеря, которых кто-то оповестил о надвигающейся развязке. Все внимание было обращено на умирающую девушку. Войцех и Витольд незаметно выскользнули во двор.
— Скачи, — Войцех помог Мельчинскому забраться в седло, — скачи, не останавливайся. И прощай.
— Славный ты малый, Войтусь, — улыбнулся Витольд, пожимая протянутую на прощанье руку, — но дурак.
Войцех молча кивнул.
— Сестре передать что? — спросил Витольд, уже почти оглянувшись, через плечо.
Кровь глухо стукнула в ушах, запекла под сердцем старой раной.
— Передай, — хрипло ответил Войцех, — пусть развод просит. Возьмем Париж — женюсь.
Клаузевиц
Лесная дорога вилась среди густых зарослей орешника, с высоких деревьев ветер сдувал застоявшиеся после предрассветного дождя крупные капли вместе с начинавшими желтеть листьями. Пряный запах осени будоражил кровь, мерная поступь коня вторила гулким ударам сердца.
Похожая дорога вела его в Жолки. Год прошел. Всего год, целый год. Он всего-то раз вспомнил горячее дыхание на своих губах, огненный взгляд, нежное тепло рук. В ледяном аду Березины, где только случай не свел его с еще ничего не подозревающим о связующей их ниточке Витольдом Мельчинским. А теперь Линуся не шла у него из головы, ее шепот звучал в тихом шорохе листвы, ветер касался щеки тонкими пальцами, шаловливо проводил по губам, ерошил волосы, и звал, звал за собой. Нет, не покажется за поворотом белое платье, не вспыхнет радостью взгляд. Не сейчас, не теперь.
Он не вспоминал ее почти год. Но с этого дня, куда бы он ни поехал, дорога вела его в Париж, где билось в ожидании горячее, непокорное сердце.
Войцех помог Витольду бежать, поддавшись минутному порыву, не задумываясь, зачем и для чего. Все его мысли были заняты осуществлением плана, для размышлений о причинах и последствиях попросту не оставалось ни времени, ни места. Но теперь, поразмыслив, Войцех пришел к выводу, что другого выбора у него не было.
При всей неприязни к императору Франции, Шемет вынужден был признать, что лучших законов, чем Гражданский кодекс, пока нет во всей Европе. В особенности это касалось развода, который во Франции можно было получить всего лишь по взаимному согласию супругов. Эта статья настолько шла вразрез с буржуазной добропорядочностью, проникшей даже в головы прежде свободомыслящей аристократии, что можно было не сомневаться в ее отмене после победы над Бонапартом. Кто его знает, сколько еще проживет Жолкевский, несмотря на преклонные годы? Да и смерти ему Войцех не желал, по рассказам Витольда он за глаза проникся к старому бунтовщику уважением. Так что Линусе стоило поторопиться с разводом, тогда и со свадьбой можно будет не тянуть.