К тому же Войцех не настолько был уверен в себе, чтобы требовать вечной любви к затерявшемуся на дорогах войны случайному возлюбленному. Одно дело — ждать того, кто дал слово придти, и совсем другое — мечтать о несбыточном счастье с призраком прошлого. Нет, что ни говори, а все обернулось к лучшему. Если, конечно, его не расстреляют за такое неслыханное самоуправство.
Последняя мысль только теперь пришла в голову Шемету и разом сдернула золотистый флер с его настроения. Ждать, пока за ним явятся, он не намеревался. Ни здравый смысл, ни честь не позволяли трусливо прятаться, в надежде, что буря пройдет стороной. Надо было идти к фон Лютцову и в полной мере принимать последствия своего поступка.
— Ты что такой мрачный? — спросил Дитрих, подъезжая к командиру. — Мы что-то упустили?
— Да нет, — вздохнул Войцех, — все прошло, как по маслу. Французы сюда носа не кажут, можно считать, что прогулялись. Веди эскадрон в лагерь, отдыхайте.
— А ты? — удивленно глянул фон Таузиг. — Ночь же не спал. И опять куда-то собрался? Местные фрау так хороши?
— К подполковнику я собрался, — понуро ответил Шемет, — с повинной. Я ночью генерала Мельчинского отпустил.
— Как это «отпустил»? — Дитрих осадил коня. — Куда отпустил?
— В Париж. Долгая история, Дитрих. Не мог я иначе.
— Ну, знаешь…
Дитрих догнал Войцеха и подхватил Йорика под уздцы.
— Никуда ты без нас не едешь. Мы тоже хотим знать, что там у тебя за история.
— «Мы» — это кто?
— Я и Клерхен. Она с меня шкуру сдерет, если я ее с собой не возьму.
— Тогда и Эрлих потащится, — обреченно покачал головой Войцех, — ладно. Хорошо, хоть не весь эскадрон.
— Эскадрон соберут, когда тебя расстреливать будут, — сердито прошипел фон Таузиг и повернул коня, чтобы отыскать Клару, ехавшую с фланкерами в арьергарде.
В Данненберг они прибыли как нельзя вовремя. Городишко гудел, словно разворошенный улей, из трактира выставили загулявших офицеров, и теперь там засела жандармерия, занимавшаяся опросом очевидцев. Друзья с каменными лицами проехали мимо оживленно беседующей очереди свидетелей ночного происшествия, и Войцех с трудом сдержал вздох облегчения, не заметив там давешнего егеря. Шулер, по всей видимости, предпочел скрыться, но его товарищи непременно узнали бы настойчивого гусара, к тому же восседавшего на совершенно здоровой лошади.
Подполковник с комфортом устроился в домике местного священника. Раны уже почти не беспокоили его, и в госпиталь он наведывался всего раз в день, чтобы сменить повязку. В небольшой комнатушке с приходом друзей стало тесно, из спальни высунулось хорошенькое личико баронессы фон Лютцов, одетой в черный мундир, но тут же спряталось, когда муж чуть заметно сдвинул брови. Впрочем, Дитриху, Кларе и Гансу он позволил остаться, только взглянув на напряженные позы младших офицеров эскадрона.
— Вас уже ищут, герр лейтенант, — сообщил он Войцеху ровным голосом, — я надеюсь, что у вас есть объяснения, как купленная вами вчера лошадь попала в руки генерала Мельчинского. И что вы делали в госпитале перед самым его побегом. Я уверен, что вы сможете рассеять все необоснованные подозрения на ваш счет.
— Я купил коня для генерала, — твердо ответил Войцех, — с заранее обдуманным намерением. Собрал припасы в дорогу и вывел из госпиталя, воспользовавшись тем, что все собрались у постели умирающей. И не стану от этого отпираться даже перед судом.
— У вас есть хоть какие-то оправдания? — обреченно вздохнул Лютцов. — Как вы могли, лейтенант, как вы могли?
Войцех молча протянул ему подписанную Витольдом бумагу. Подполковник внимательно проглядел составленное по всем правилам обязательство и спрятал его в лежащую на столе папку.
— Ну, хоть что-то, — кивнул он, — возможно, вас не расстреляют, герр Шемет. Возможно. Но с мундиром вы расстанетесь навсегда, это я вам обещаю. Вы служите Пруссии, или вы служите Польше. В двух седлах не усидеть, герр Шемет.
— Я служу Пруссии, — гордо вскинул голову Войцех, — как могу, как умею. У меня были причины личного характера взять с генерала подписку on parole, герр подполковник.
— И какие же? — удивленно поглядел Лютцов. — Вы давно знакомы?
— Я впервые его увидел, когда мы скрестили сабли, — ответил Войцех, — и я не знал тогда, кто он.
— И кто? — усмехнулся Лютцов.