— Брат моей невесты, — тихо ответил Войцех, краснея и оглядываясь на друзей.
Клара ойкнула, Дитрих присвистнул, а Ганс просиял и облегченно вздохнул.
На протяжении путаного и сбивчивого рассказа Войцеха фон Лютцов сохранял полную невозмутимость, и бровью не поведя, когда Дитрих, улучив момент, сделал рукой жест, долженствовавший означать сбривание усов, Клара непроизвольно взяла Ганса за руку и тут же отскочила от него как могла дальше, а из-за неплотно закрытой двери раздался сокрушенный вздох баронессы Элизы. Конечно, подробности, задевающие честь пани Жолкевской, Войцех опустил, но их никто и не требовал. Но объяснения, почему невеста до сих пор замужем и ничего не знает о предстоящих ей крутых жизненных переменах, дались ему с изрядным напряжением. Подполковник коротко кивнул, вызвал незнакомого Шемету гусарского корнета, сменившего Кернера в должности адъютанта, и отдал распоряжения.
В тесной каморке, наскоро переоборудованной в гауптвахту, Войцех растянулся на жесткой скамье, покрытой тонким одеялом, положил руки под голову, уставился в закопченный потолок и стал ждать. В маленьком окошке, куда и без решетки протиснуться могла бы разве что кошка, небо начинало темнеть, вначале от плотных грозовых облаков, стремительно сбивающихся в черные горы под восточным ветром, потом от сгущающихся сумерек. Вестовой Лютцова принес арестанту миску супа и ломоть хлеба, огарок в глиняной плошке и позволил минут на пять прогуляться во двор. Жандармы все не шли. Шемет перебрал все возможные варианты развития событий, ни до чего путного не додумался и, наконец, уснул, так и не дожевав ломоть хлеба, зажатый в свисающей со скамьи руке.
Спать Шемету долго не пришлось. Уже стемнело, когда адъютант его разбудил, вернул под честное слово саблю и фуражку и проводил к фон Лютцову, судя по виду уже собравшемуся в дорогу.
— Только шаг неверно ступите, герр лейтенант, — пообещал командир зловещим шепотом, — лично пристрелю. Поехали.
Куда они едут, Войцех спросить не решился. Подполковник назвал его «герр лейтенант», а не по имени, и это давало пусть призрачную, но надежду на то, что все образуется и обойдется. Впрочем, Войцех счел за лучшее готовиться к самому худшему, а надежды отложить на потом.
Через два часа, пройденные размашистой рысью по ночному тракту под мелким моросящим дождем, Шемет начал опасаться за жизнь Йорика гораздо больше, чем за свою. Ехали они на север, где в Хагенове расположилась Главная квартира Вальмодена, и темп для пятидесяти верст взяли слишком быстрый. Но беспокойство оказалось напрасным, вскоре Лютцов свернул на деревенскую дорогу, и они спешились у помещичьей мызы, в окнах которой горел яркий гостеприимный свет.
— Нашелся, значит, — раздался из-за двери знакомый голос Клаузевица, — ну, пусть войдет. Побеседуем.
Войцех вошел в небольшую библиотеку, где за обитым зеленым сукном столом сидел начальник штаба Сводного Корпуса, с самым сокрушенным видом.
— Вам повезло, молодой человек, — не здороваясь, сообщил Клаузевиц, — подполковнику стало известно, что я нахожусь здесь с инспекцией, и он поспешил воспользоваться удобным моментом, чтобы дать вам возможность объясниться с глазу на глаз. В штаб бы вас уж с почестями отправляли, под конвоем.
— Благодарю, герр подполковник, — звякнул шпорами Войцех, — постараюсь не тратить вашего времени зря.
— Расстрелять вас прямо здесь? — усмехнулся Клаузевиц. — Успеем. Давайте, молодой человек, все сначала и без обиняков. Как вам вообще пришла в голову безумная мысль отпустить пленного?
— Я его не отпустил, — с неожиданной уверенностью в голосе заявил Войцех, — я послал его с личным поручением, потому что больше некого было. Кто бы еще согласился поехать для меня в Париж?
Лютцов прикусил нижнюю губу, чтобы не расхохотаться. На лице Карла Клаузевица появилось выражение глубочайшего удовлетворения происходящим.
— Генерала. С личным поручением. Неплохо, неплохо, господин фельдмаршал Шемет. Ну, и как он? Не возражал?
— Он посчитал это делом чести, герр подполковник, — правдиво ответил Войцех, — и поблагодарил меня за возможность покинуть службу без ущерба для своей репутации. Что может быть лучше? В Париже он может рассказать правду об успехах прусского оружия. А какая от него польза в Сибири?
— Никакой, — согласился Клаузевиц, задумчиво постукивая пальцами по зеленому сукну.
Войцех терпеливо ждал решения начальника штаба.
— Вот что, господин фельдмаршал, — с полуулыбкой начал Клаузевиц, — пожалуй, мы разжалуем вас обратно в лейтенанты. И я потороплюсь с утверждением командира первого эскадрона, подыщу на это место менее обремененного планами на семейную жизнь офицера. Так что повышения будете ждать… Скажем, до свадьбы. Я утверждаю ваше решение отпустить пленного on parole. Но не заблуждайтесь на мой счет, герр лейтенант. Доброту на войне я по-прежнему считаю недопустимой роскошью. К сожалению, у меня нехватка опытных офицеров, и я не могу позволить себе расстреливать каждого юного вертопраха, если от него есть польза в бою.