За ужином, накрытым для младших офицеров штаба, Шемет с удивлением обнаружил, что о нем тут наслышаны. Вилли Радзивилл, бессменный адъютант фон Бюлова с начала кампании, уши прожужжал сослуживцам о берлинском приключении и знаменательной роли в нем графа Шемета. Сожаления о том, что он разминулся с Вилли, слегка скрасила неожиданная откровенность сотрапезников. Главнокомандующего Бернадота в 3-ем корпусе считалось хорошим тоном недолюбливать и слегка презирать, за холодность к союзному делу, нерешительность и непоследовательность. Войцеху, разумеется под строжайшим секретом, поведали, что Бюлов готов выступить на соединение с Блюхером, не дожидаясь приказа кронпринца, и только прямой запрет прусского короля до сих пор удерживал генерала от этого решительного шага.
С утра Шемета снова вызвали к Бойену. Надежда присоединиться к товарищам, штурмующим Бремен, развеялась прахом. Сославшись на невозможность отрядить в Мюльбек кого-то из своих подчиненных, начальник штаба 3-го корпуса вручил отбившемуся от «Стаи» лейтенанту пухлый пакет, все с теми же тремя крестами, пожелал доброго пути и с головой ушел в работу. Войцех вздохнул и отправился на конюшню за казенной лошадью.
С этой минуты Шемета понесло по дорогам Саксонии, как сорванный с дерева осенним ветром лист. Навстречу, наперерез, вдогонку, с фланга маршировали во всех направлениях войска, с песнями шагала пехота, ровными шеренгами заезжали драгуны и кирасиры, артиллерия, конная и пешая, катила на позиции, менявшиеся с каждым часом.
Бюлова Войцех отыскал под осажденным пруссаками Виттенбергом, и, едва успев перекинуться с Вилли парой теплых слов, отправился с новым поручением, на этот раз к Бернадоту, в очередной раз пытавшемуся отгородиться от наступающих войск Бонапарта разрушенными мостами на Эльбе. Из Кётена, чертыхаясь на трех языках (французский временно из обихода пришлось исключить), Шемет отправился к Блюхеру, отошедшему к тому времени за Мульду и Заале. Измотанные переходами войска спали на биваках, население Саксонии, истощенное бесчисленными реквизициями и фуражировками обеих сторон, мечтало только об одном, чтобы уж кто-нибудь одержал победу, и война переместилась за Одер или за Рейн.
Наполеон, казалось, тоже никак не мог принять окончательного решения. Отказавшись от мысли разгромить поодиночке отступившие перед ним, но не потерявшие связи друг с другом Северную и Силезскую армии, он повернул на юг, навстречу Богемской армии Шварценберга, обошедшей Дрезден и спешившей к Лейпцигу с тыла.
Командиров и генералов Шемет за свою службу повидал разных. Хороших и не очень, осторожных и безрассудных, отечески заботящихся о солдатах или не считающих своих убитых. Но генерал «Вперед» произвел на него неизгладимое впечатление с первого же взгляда. Седой как лунь и прямой как кавалерийский клинок, Блюхер говорил резко и коротко, решения принимал быстро и безоглядно, серые глаза его горели молодым задором из-под сурово сдвинутых бровей, лихо закрученные кавалерийские усы воинственно топорщились, когда генерал отдавал свои судьбоносные приказы.
Молодого офицера в черном мундире цветов объединенной Германии генерал решил пока оставить при себе, «на удачу», как он сам выразился, объявляя Шемету свою волю беспрекословным тоном. Войцеху дали час, чтобы привести себя в подобающий вид, накормили и выдали свежего коня из ремонтерного резерва. Оставшееся перед выступлением время Шемет провел, знакомясь с Бураном. Сабле в этой битве предстояло остаться в ножнах, но лететь сквозь град ядер и ливень пуль с пакетом, от которого мог зависеть исход генерального сражения, было ничуть не менее почетно, чем вести эскадрон в бой, а остаться в живых важнее, чем убить врага. И тут, конечно, очень многое зависело от лошади. Буран к новому знакомому отнесся с доброжелательным спокойствием, похрустел сахарком, ткнулся мордой в плечо, испрашивая добавки, и под седлом вел себя так, словно они давние друзья и боевые товарищи.
К тринадцатому октября Блюхер, несмотря на гневные протесты Бернадота, славшего ему гонца за гонцом, перевел Главную квартиру в Гаале, на берегу Заалы. Генерал «Вперед» выжидал, пуская клубы дыма из огромной трубки, с которой не расставался даже за обедом, осыпал замысловатыми ругательствами Бонапарта, кронпринца, союзных монархов, австрийский генералитет в целом и великого придворного полководца Шварценберга в частности. Шемет, уже два дня дежуривший при Блюхеровой квартире в ожидании поручений, заучивал генеральские проклятия наизусть, бесшумно шевеля губами, и признавая, что по части военного красноречия ему командующего Силезской армией не догнать и за сто лет.